Кафиль Амиров, прокурор РТ: «Не будет противогаза, будут делать «слоника» целлофановым пакетом»

Прокурор республики рассказал о том, что стояло за процессом приведения местного законодательства в соответствие с российским, выразил надежду, что сумеет строго наказать директоров школ, в которых процветали поборы, и объяснил, как можно отучить следователей с оперативниками от допросов с пристрастием. Специально для портала 116.ru c Кафилем Амировым побеседовал известный публицист Лев Овруцкий.

Десять лет спустя

– В эти осенние дни мы с вами могли бы отпраздновать маленький юбилей. Напомню, в октябре 1999 года я обратился в Верховный суд РТ с жалобой на неправильность нарезки избирательных округов. У нас тогда были спецокруга, назывались административными, и по ним главы администраций становились депутатами Государственного совета, то есть исполнительная и законодательная власти сливались в объятьях. Это надо напомнить, а то молодежь новейшую историю Татарстана плохо знает. У нас было так, что в одном округе 8 тысяч избирателей, в другом – 800 тысяч. Ясно, что при таких обстоятельствах ни о каком праве на равные выборы говорить не приходилось. А право это конституционное, основополагающее.

Тем не менее это, казалось бы, очевидное дело восемь раз поочередно рассматривалось то в Верховном суде РТ, то Верховном суде РФ, пока в феврале 2001 последнему этот «футбол» не надоел, и он принял решение по существу, признав постановление ЦИК о нарезке округов незаконным и недействительным. И что интересно? Если первые два слушания республиканская прокуратура солидаризовалась с местными властями, которые утверждали, что законы РТ «главнее», чем федеральные, то затем, осенью 2000, развернулась на 180 градусов. И с того момента – вот уже десять лет – с этой позиции не сходила.

Начался довольно-таки болезненный процесс, как его тогда называли, «приведения в соответствие». Помнится, Фарид Мухаметшин даже сравнивал ваше ведомство с солдафонами. Мол, топчут своими кирзовыми сапожищами наши суверенные законы. С тех пор многое, похоже, переменилось…

– Да, кардинально переменилось. А если по-другому выразиться, пришло в норму. Будто была лихорадка, а потом – кризис и выздоровление. Сейчас принятие нормативных актов обходится без этих всплесков и эмоциональных вспышек, у всех есть понимание, что в правовом государстве не может быть так, чтобы региональный закон входил в противоречие с федеральным.

В свое время Минтимер Шарипович мудро сказал: почему мы должны всё время отбиваться от прокуратуры и разговаривать через суд? Почему нельзя заранее представить прокурору проект нормативного акта, и пусть он выскажет свое мнение?

Знаете, эта практика себя оправдала. Сейчас практически любой закон, указ президента, постановление правительства присылают нам, мы пишем заключение. Если есть замечания, они учитываются. В последние годы Минтимер Шарипович к этому процессу начал относиться очень… я бы употребил здесь слово «внимательно». Так это и вошло в традицию. И Рустам Нургалеевич, еще когда был премьером, завершая заседание кабмина, всегда спрашивал: есть ли замечания или возражения у прокуратуры?

– Возражений не возникает?

– Практически нет.

– Вообще складывается впечатление, что с приходом нового президента политический аспект в отношениях Казани и Москвы отошел на задний план. Отношения сконцентрировались в экономическом, сугубо деловом русле. Не случайно и специального советника по политическим вопросам Минниханов так себе и не завел.

– Тут бы я не согласился. У нас есть госсоветник, и у него такой колоссальный опыт в политике, что никаких других политических советников не нужно.

– А что вы думаете относительно нового закона, согласно которому президенту республики нельзя называться президентом? Мне на память приходит Бисмарк, который говорил: принцип здорового консерватизма – не трогать там, где спокойно.

– Ну, вы публицист и можете о всяком законе судить и так, и этак. А я прокурор и обязан брать под козырек: раз закон принят, надо его исполнять. Но вот вы упомянули о Бисмарке, а покойный Виктор Степанович Черномырдин о консерватизме отзывался еще энергичнее…

– Не чесать там, где не чешется?

– Точно. Кстати, по случаю «юбилея», припоминаю, что я тогда – по вашей милости – схлопотал выговор…

– ?!

– Я вам тогда не рассказывал, но прошло уже десять лет, так что гриф «совершенно секретно» с этого казуса можно снять. У нас тогда была создана комиссия во главе с моим заместителем Галимовым, она занималась выявлением в Конституции РТ несоответствий с федеральным законодательством, которые предполагалось опротестовать в суде. Выявили всего 14 расхождений. А вы как раз в тот момент брали у меня интервью и принесли мне свой перечень, в нем было 42 расхождения. Тогда я самокритично признал, что наши сотрудники сработали на «двойку» .

Проходит несколько дней, выходит в свет интервью, и оно вскоре доходит до руководства ПФО. Вызывают нас с Галимовым в Нижний и спрашивают, показывая на газету: как же так, журналист нашел 42 расхождения, а вы только 14, да еще признаете это в СМИ? И мало того, что объявили нам по «строгачу», так еще и спросили: вы что, хотите, чтобы вас сослали на должность прокурора Еврейской автономной области? Я отшутился, знаете, говорю, у нас бытует поговорка: там, где прошел татарин, двум евреям делать нечего. Так что, если меня сошлют в Еврейскую область, там вообще евреев не останется…

Принцип свободного сечения

– В ходе дискуссии по поводу закона о полиции президент Медведев внес предложение ввести у нас подобие американского «правила Миранды». Это значит, как мы видим в голливудских фильмах, что задержанному зачитывают его права: он имеет право хранить молчание, ибо все сказанное им может быть использовано против него в суде, он имеет право на адвоката, а если у него нет денег, то адвокат будет предоставлен ему бесплатно.

Эта новелла вызывает целый ряд вопросов. В нашей Конституции есть статья 51, которая гласит, что никто не обязан свидетельствовать против себя. И у всех задержанных отбирают подписку, что они с этой статьей знакомы. Правда, часто подписка эта оформляется задним числом, когда нужные показания всеми правдами и неправдами уже получены, точнее – выбиты. Не постигнет ли та же участь и «Миранду»?

– К сожалению, я такую вероятность исключить не могу.

– Появилась даже такая циничная шутка: боль можно уменьшить, если сказать следователю правду. Я думаю, спроси рядового оперативника, что такое «правило Миранды», он подумает, что речь идет о лаванде или парфюмерии.

– Вообще-то милицейские пытки – это следствие непрофессионализма следователей. Не умеют толком осмотреть место преступления, не умеют найти свидетелей преступления, многого не умеют, а дело раскрыть надо. Если обобщать, тут корень зла не в законе, а в исполнителях. Законы у нас хорошие, и все процедуры подробно расписаны, а как дойдет до исполнения… Вот почему я надеюсь, что в новом законе «О полиции» упор будет сделан не только на структурные преобразования и процессуальные гарантии, но и на подбор кадров. Образованный и высокооплачиваемый следователь не станет рисковать своей карьерой, прибегая к недозволенным методам.

– Вы хотите сказать, что будут играть роль не нравственные заповеди, а прагматичные соображения?

– А это тоже очень важно. Вот приведу вам слова бывшего начальника УВД Вахитовского района, я с ним долго работал как районный прокурор. Он был, что называется, «от сохи», вырос от постового до подполковника милиции.

Поступила жалоба на его сотрудника, он приглашает его в кабинет и говорит ему простые житейские слова, которые и я на всю жизнь запомнил. Если, говорит, у тебя останется нераскрытым преступление, тебя в худшем случае могут понизить в должности или уволить, а если ты бьешь подследственного, тебя могут посадить. Выбирай, что лучше для тебя и твоей семьи?

– Это может сработать, только если угроза посадки реальна.

– А она с каждым годом становится реальнее. Сколько у нас таких дел было, вспомните. И прокуратура проверяет жалобы, и правозащитники, и в Интернете информация гуляет, и население становится грамотнее. У нас ведь многие пожилые люди до сих пор уверены, что не бить нельзя: если не побить, кто ж сознается? Вот такая правовая культура.

– Нормальному человеку трудно понять, как возможно такое, что днем оперативник пытает человека, а вечером приходит домой, целует жену, гладит по головке ребенка. Тут Достоевский нужен.

– Зачем Достоевский, Овруцкого достаточно.

– Есть для меня еще одна загадка, уже не психологического свойства, а материального. Часто читаю, что самая распространенная пытка – это «слоник». Надевают на человека противогаз и перекрывают кислород. Но откуда у следователей противогазы? Это ж не войска химзащиты. Вот у вас есть противогаз?

– Есть. На складе лежит.

– А, на складе. Значит, если я вам не сделаю «чистосердечного признания», и вы захотите мне устроить «слоника», вам придется идти на склад, получать под роспись, улика останется. А у следаков они почему-то под рукой.

– Им положено: вдруг где-то взорвется что-то опасное, им нужно срочно расследовать. Да что вы, ей-богу: противогаз, противогаз! Не будет противогаза, будут делать «слоника» целлофановым пакетом. Можно книжку читать, а можно бить ею по голове. Дело не в этом, а в том, чтобы появились такие условия, когда за подобным преступлением последует неизбежное наказание. Тогда и противогазы никого пугать не будут, и книжки будут использоваться по назначению.

– Салтыков-Щедрин как-то заметил: не может быть конституциализма там, где господствует принцип свободного сечения.

– У классиков много мудрых мыслей.

– А что будет с нашей раскрываемостью, этой альфой и омегой милицейской отчетности? Ведь сегодня у нас раскрываемость в несколько раз выше, чем на Западе – как раз потому, что там соблюдается право подследственных на молчание, а у нас нет. И часто именно погоня за показателями побуждает следствие нарушать права подозреваемых.

– За мою долгую карьеру у нас сменилось уже пять или шесть министров внутренних дел. И каждый, начиная, заявляет: раскрываемость для нас не имеет значения, не укрывайте, показывайте истинную картину. Проходит год-два, и все возвращается на круги своя.

Вы говорите, у нас раскрываемость выше, чем на Западе. Это действительно так, но почему? Потому что на Западе регистрируется преступление, а раскрываемость в том смысле, в каком спрашивают у нас, не оценивается. Самое важное – доверие населения. А у нас, я недавно смотрел результаты опроса «Левады-центра», милиции пока не очень-то доверяют. Новый закон и призван эту ситуацию переломить.

Бухгалтер, милый мой бухгалтер…

– Школьные поборы грозят стать вечной темой. Сколько об этом ни говорят, поборы продолжаются. Встретил в казанском ЖЖ прямо-таки крик души, извините за длинную цитату: «Учителя держат нас за горло самым мерзким и жестоким способом – КИДНЕППИНГ. Попробуй не заплатить »на новые шторы« – и твоего ребенка затравят в школе, искусственно понизят успеваемость, а значит, повлияют на всю его дальнейшую жизнь. А неуспешный, неумный учитель может затравить ребенка даже порой не из коммерческих соображений, а просто из зависти, чтобы выместить свою несостоятельность, почувствовать власть. И многие родители просто бессильны дать отпор, ибо боятся еще большего ухудшения, ибо нет ничего страшнее, когда угроза нависает над твоим ребенком…»

– Мы недавно проводили проверку по жалобам, собранным правозащитниками. Результаты ее известны, я на днях просматривал отклики СМИ, видел в 116.ru материал Артура Иванова, там в основном все сказано , так что не буду распространяться. Надеюсь все же, что нескольких директоров мы сумеем строго наказать. Я говорю «директоров», потому что все идет от начальства. Оно дает команду, а неумные учителя лишь истово ее исполняют, не заботясь о том, как это отразится на детских душах. Сначала травят ребенка за то, что родители не могут внести энную сумму, а потом рассказывают, как надо любить Родину. Вот в чем главная фальшь, которую дети тонко улавливают.

– И впечатление такое, будто директора – это некие феодалы, отдавшие классы своим вассалам в «кормление».

– Мне эти «новые шторы» напомнили давнюю личную историю. Когда мои дочери пошли в первый класс, я, боясь за них в силу своей должности, сказал им: будет учительница спрашивать, кто отец, скажите – инженер или бухгалтер (а я тогда был прокурором Вахитовского района). Дети посчитали, что это слишком несолидно и, не сказав нам ни слова, записали меня для классного журнала как директора магазина.

Проходит время, и учительница просит принести коробку «Птичьего молока». Тогда это был дефицит, и его давали в продуктовых наборах к праздникам. Мы очень удивились, но деться некуда… В третьем классе я попал на родительское собрание, жена была занята, отправила меня. Повестка дня: сбор денег, по 15 рублей, на новые шторы. И черт меня дернул – я поднимаюсь и спрашиваю: извините, в прошлом году собирали на шторы, в позапрошлом. Куда они у вас деваются?

– Как ваша фамилия?

– Амиров.

– Ах, Амиров? С вас тридцать рублей.

– ????

– Так у вас ведь две дочери. И вообще, что вы жмотитесь? Как совестно, а еще такую должность занимаете…

– Какую такую должность?

– Ну как же – директор магазина.

– Какого магазина? Извините, до столь высокого поста я еще не дорос. Я всего лишь прокурор Вахитовского района.

– Представляю себе лицо училки… Немая сцена.

– Нет, не немая. Она тотчас сориентировалась и предложила вернуть… коробку «Птичьего молока».

– По-моему, за прошедшие годы, когда мы с вами успели стать дедами, мало что в этом смысле изменилось. Как и прежде, учителя собирают «на шторы», правда, при этом предупреждают родителей: если прокуратура спросит, не выдавайте. Кстати, тут я должен вспомнить Шаймиева, который пару лет назад, выступая в «Пирамиде» по случаю Дня учителя, сказал: вот тут борются с поборами, слово нехорошее, согласен, но если родители добровольно приносят, чтобы дети их лучше учились, что в этом плохого? «Пирамида» закачалась от бурных аплодисментов… Любят наши педагоги «добровольные» подношения.

– Кстати, в школе, где я учился, вообще не было штор.

– А моя так вообще размещалась в бывшей конюшне. Там не то что штор – окон почти не было.

– И это не помешало ни вам, ни мне получить достойное образование, защитить диссертации, написать по несколько книжек…

– Думаю, читатель меня не поймет, если в беседе с прокурором республики я хоть слегка не затрону тему коррупции. Недавно ВЦИОМ представил результаты исследования, согласно которым каждый второй водитель в течение последнего года давал взятки гаишникам. Напомню и астраханский казус, когда за взятки был задержан целый взвод ГИБДД. С другой стороны, не так давно, давая пресс-конференцию, Рифкат Минниханов заявил, что у нас в республике лишь восемь гаишников осуждены за это дело, и он в разговоре о «проверках на дорогах» будет придерживаться этой цифры, полагая все остальное домыслами СМИ.

Напрашивается вопрос: как можно бороться с каким-то явлением, если не представляешь, пусть и приблизительно, его масштабов? Восемь случаев на всю республику – это же смешно!

– Должен вступиться за Рифката Нургалеевича. Уверен, что он это в сердцах сказал, наверное, допекли журналисты. Он прекрасно знает, что происходит в его ведомстве и какова реальная картина. Он же сам увольняет взяточников или тех, кто вызывает недоверие в этом смысле. Вопрос ведь не только в количестве судебных приговоров, это верхушка айсберга.

– Да и взятки – верхушка. А под нею так называемая «палочная система», море бессмысленных штрафов ни за что, ни про что. Для плана, для отчетности…

О ветеранах и «Ветеране»

– В последние годы наблюдается бурная активность членов садоводческого товарищества «Ветеран войны», что на улице Космонавтов. Они направляют жалобы по всем азимутам и пикетируют все инстанции. Многие СМИ, и 116.ru в том числе, не раз сочувственно писали о них. Проблема в том, что часть домиков в их СТ выкупили коммерческие фирмы, частные предприниматели и обычные граждане. И теперь они желают участки под ними приватизировать. Против чего руководство товарищества решительно возражает, а муниципалитет не желает сдвинуть данную ситуацию с мертвой точки. Тут журналистам трудно разобраться. С одной стороны, есть известное предубеждение против бизнесменов: мол, скупают, наживаются... С другой стороны, особое, подчеркнутое уважение к ветеранам войны. Эта ситуация типична для многих СТ, вот почему я прошу вас дать авторитетные разъяснения и расставить все точки над i.

– Я в курсе этой истории, она тянется уже пять лет. Руководители «Ветерана войны» и на прием ко мне приходили, и прокуратуру пикетировали. Прежде всего, хочу сказать: я не знаю, сколько в данном СТ имеется реальных ветеранов войны, все-таки возраст у людей слишком почтенный, чтобы активно заниматься садоводством, но мы с особым вниманием относимся к защите их прав и интересов. Однако только в рамках закона. Другого для нас как для надзорного органа не дано. Да и сами ветераны войны, если они в этом товариществе еще имеются, сугубо законопослушные люди.

Закон же разрешает покупать домики коммерческим организациям, частным предпринимателям и гражданам, а также приватизировать прилегающие к садовым домикам участки. Ведь и юридические лица – это все те же наши граждане. Разница лишь в том, что члены СТ могут приватизировать свои участки в упрощенном порядке, предусмотренном федеральным законом «О садоводческих, огороднических и дачных некоммерческих объединениях граждан», а для юридических лиц, не являющихся членами СТ, предусмотрен другой путь – в порядке ст. 36 Земельного кодекса РФ. Эта статья гласит, что собственники строения, расположенного на земельном участке, находящемся в государственной или муниципальной собственности, имеют право приобрести указанный земельный участок.

Кстати, почти все члены этого СТ свои участки давно приватизировали. Какие же основания у исполкома Казани отказывать в этом юридическим лицам? Абсолютно никаких. Вот почему мы недавно направили серьезное представление в адрес казанских властей и настаиваем, чтобы они вернули ситуацию в правовое русло.