Армен Джигарханян, актер: «Любовь – очень сложная штука! Вот валенки – это просто»

Рекордсмен Книги Гиннесса как самый снимаемый российский актер, в жизни Армен Джигарханян на популярную звезду ничуть не похож. Его готовность слушать и отвечать представителей казанской прессы изумила. С улыбкой благодаря за каждый вопрос, Джигарханян не ушел, пока не ответил на каждый из них. А его ответы – это не заученные заранее тексты, а искренняя импровизация. Импровизация на тему искусства и тему любви как величайшего искусства на земле.

«Рассорить христиан и мусульман – занятие неблагородное»

– Армен Борисович, какое значение вы придаете своему присутствию на фестивале мусульманского кино?

– В таких случаях я всегда беру в защиту слова великого человека. Один великий человек сказал: «Искусство дано нам, чтобы не умереть от истины». И кино – чтобы не умереть от истины. И слава богу, что мы хотим посмотреть, увидеть, пообщаться, поспорить... Я вам такой пример приведу: я руковожу театром. Для меня это счастье, это моя жизнь. Я к вам приехал, увидел многих любимых людей, но откровенно скажу, главная моя задача – чтобы мы с моим театром приехали в Казань на гастроли. Мы хотим этого и будем это просить. Вынужден вам признаться: гастроли – это не только желание, это еще и огромные расходы. Я должен встретиться с премьер-министром вашей республики и буду просить, чтобы он нам помог.

– Какой спектакль вы привезли бы специально для Казани?

– Отдельного спектакля нет. Ведь мы приходим в театр для того, чтобы поделиться проблемами любви, а московской, казанской или ереванской любви не бывает. Есть любовь. Хотелось бы, чтобы это был спектакль «Ромео и Джульетта». Чтобы вы смеялись, плакали и переживали вместе с нами.

– Значит, какого-то образа, метафоры, связанной с Казанью, у вас пока не возникло?

– Нет. И не возникнет. Чтобы прочувствовать город, в нем надо прожить, зайти, например, в буфет, сдать вещи в химчистку. В городе что-то должно задеть.

– Соприкасались ли вы с исламской культурой до фестиваля мусульманского кино?

– Я жил в Ереване, это рядом с мусульманским миром. Мы ездили в Баку, это наш сосед, мы жили рядом. Я хорошо знаю и люблю этих людей. И если кто-то попытается нас рассорить, христиан и мусульман – это очень неблагородное занятие. Мы живем рядом, а значит, мы хотим друг друга. И мы многому друг у друга учимся.

«Не знаю, что хотел сказать нам Шекспир, убив Ромео и Джульетту»

– Армен Борисович, ваш вклад в кино фантастичен. Но ваши роли известны многим, а вот вашего театра в Казани почти не знают. Что это за театр, каков его репертуар?

– Очень хороший у нас театр, заявляю ответственно. Для меня театр имеет некое биологическое значение. Потому что мы узнаем про любовь через искусство, говорю вам убежденно. Вот мы играем «Ромео и Джульетту». Я вроде бы прожил длинную жизнь, а на каждый спектакль хожу и плачу вместе с ними, потому что, оказывается, любить – очень серьезное искусство!

– А кто играет в вашем театре?

– Хорошие артисты. Мои артисты... То есть не мои, а народные артисты. Они много снимаются, их любят, мальчики-девочки с букетами их встречают. Фамилий перечислять не буду.

– Вы хорошо рассказываете о классике. Но Россия уже 20 лет «бултыхается», и мы так и не знаем, что строим. Смогли бы вы поставить такой спектакль, где бы показали, что нам надо строить? Зрители бы валом пошли в ваш театр.

– Ошибаетесь! Это не проблема театра. Самое страшное – если театр должен ответить на вопрос. Искусство, наоборот, ставит вопросы, а мы с вами пытаемся их решить. Я все время привожу в пример «Ромео и Джульетту», потому что влюблен в этого автора. Ведь оказывается, любовь – самая трудная вещь на свете. Нам кажется, «ой, я так люблю!», а это все ерунда собачья. Мы не умеем любить. Вот про это написал Шекспир Иваныч. И ни на один наш вопрос искусство не ответит, искусство лишь будоражит нас, а ночью мы мучаемся, как быть дальше.

– А сами в своих спектаклях вы играете?

– Вот сейчас рискнул. Я 10 лет не играл, уже попрощался со сценой, решил, что больше никогда не выйду. А сейчас что-то происходит, может, с ума схожу, у меня потребность, хочу что-то рассказать. Я репетирую, и мне хочется это делать. Не то чтобы деньги зарабатывать, хотя деньги зарабатывать я люблю, это важно, но мне хочется делиться. Театр вообще удивительное учреждение, место, где мы можем поделиться проблемами. Даже глубокоуважаемая мною церковь этим не обладает. Церковь нам говорит: сделай так, руки сделай вниз, ногу назад и так далее, а театр – единственное место, где можно дискутировать.

– Вы ставите классику и говорите больше о классике, это что – кризис драматургии или сценарного мастерства или что-то другое?

– Искусство должно говорить не об однодневных заботах, а о тех вещах, которые мы уже пережили. Я думаю, театр и кино должны заниматься тем, что накопилось, через что мы прошли. Искусство должно помочь нам жить. Конечно, ни один театр не задает себе целью играть только классику, но Шекспир – это проверено временем, продумано, составлено с жизнью. Я, например, до сих пор не могу понять, на что нам намекал Шекспир, когда убил Ромео и Джульетту. К чему он готовил нас, к чуме? И насколько мы к этому готовы? По-настоящему смысл только в этом.

«Театр может быть бедным, кино – нет»

– В фильме «Самый лучший фильм» вы сыграли секретаря Бога – редкий образ в нашем кинематографе. Как вы к нему относитесь?

– На мой вкус, этот фильм чуть выше среднего. Это уже хорошо. Потому как средне – это нормально. А это чуть выше. Но я так думаю, это не самый лучший пример, о котором можно говорить. Это было, грубо говоря, такое хулиганство: давайте рискнем вот так позабавиться и сказать: «Это Джига – секретарь Бога». Я даже говорил: «Не надо секретаря, дайте мне сразу роль Бога!» (Смеется.) Это нормально. Ведь если у нас хватает энергии шутить, то есть надежда, что мы не умрем от слабоумия. И это важно.

– Есть ли, по вашему мнению, на отечественном кинорынке достойные фильмы?

– Буду честен, я уже стар и не имею права обманывать. Отечественное кино переживает не лучшие времена. Главная проблема в нищете. Кино – удовольствие очень дорогое. Вот театр может быть бедным, а кино бедным не бывает. Кино – это индустрия, и у нас бедное кино, бедное искусство. Вот видите, какое несчастье произошло с самолетом (катастрофа ЯК-42 под Ярославлем, – прим. авт.). Оказывается, у нас самолеты плохие, их пора списывать, а мы летаем. Народные умельцы что-то там подправят, и вот как трагически это заканчивается. Это касается и искусства. Вроде лидеры нашего государства стремятся помочь... Трудно это. Будем терпеливы, будем этого желать.

– Вы очень много озвучиваете для детей. Тяжело ли работать для них?

– Для детей? Для детей и животных – самое интересное! Потому что в остальных случаях появляются комплексы, часто, еще не выслушав вопрос, мы уже готовы к ответу. А дети и животные не такие, они обязательно выяснят – почему. Общение с ними – великое богатство. У нас есть сейчас один спектакль, он заканчивается словами 13-летнего мальчика: «Я не знаю что, но в этом мире что-то не так...»

«Моей последней любовью был кот»

– Какое ваше достижение вы считаете главным в жизни?

– Я буду предельно откровенен: у меня был кот. Он был моей последней любовью. Он уехал, был в Америке, я ездил к нему, он ко мне. В один прекрасный день выяснилось, что он умирает. Я сел в самолет и полетел в Америку, чтобы с ним попрощаться. А лететь 16 часов, не шухры-мухры! Сегодня я думаю, что это самое достойное, что я сделал, потому что это часть моего счастья, часть моего удивления. И я говорю об этом не стесняясь. Есть в нас что-то такое, что мы заполняем, а оно опустошается, и мы снова стараемся это заполнить. Странная вещь, которая называется жизнь.

– Что же главное в этой жизни?

– Признаюсь вам, я не знаю. И не дай бог это узнать! Во мне, например, сильно желание, желание что-то увидеть. Я видел Ниагарский водопад вот так вот близко, это было мое потрясение, и я хотел бы увидеть его еще. А если мы узнаем, что главное в жизни... Нет, нет, тогда надо сразу гроб заказывать. Не дай бог!

– Вы много говорите о любви, что для вас любить?

– Не забывайте, что мне 76 лет, значит, я уже отхожу от этой проблемы. Это проблема сложная, очень сложная. Люди не умеют любить. Любить – значит жертвовать собой. А заставить другого что-то сделать – это не любят, это себя любят. Это, может быть, самый сложный вопрос в мире. И все несчастья происходят от этого. Наш с вами лучший друг Шекспир тома написал об этом. И я буду настаивать, чтобы вы посмотрели «Ромео и Джульетту», дай бог, получится к вам приехать. Любовь – удивительная и сложная вещь. А самое простое – это валенки.