Почему наши дети умнее немецких, а инженеры – нет

Когда я учился в школе, к нам приезжали ровесники из Германии по программе обмена или чего-то подобного. По-английски и мы, и они говорили едва, поэтому особенного обмена не получилось (парой монет обменялись да жвачку у кого-то отжали). Короче, посмотрели друг на друга и только. Две детали врезались в память: во-первых, их странная одежда, какие-то нелепые гольфы, шапки с длинными хвостами, яркие куртки. Клоуны, короче. Во-вторых, мы попытались наладить мосты, подарили монетки, а заодно заглянули в их тетради. Заглянули и буквально прыснули: мы, восьмиклассники, уже подбирались к интегралам (школа была математической), а их тетради напоминали прописи для дошколят, где они цветными карандашами выводили какие-то закорючки и закрашивали квадратики и треугольнички. «Дауны», – решили мы.

Я и позже слышал истории о несравнимых требованиях к детям дошкольного и школьного возраста у нас, и у них. Детей у них меньше прессуют, и до поры до времени они развиваются сорняковым методом, то есть берут от учителя то, что им надо, без долбежки, зубрежки и сердечных драм. Некоторые и в старшем возрасте существенно уступают нам в уровне развития и широте кругозора. Наша система образования не так гуманна к психике ребенка, но в целом она дает больше знаний.

А теперь вопрос: куда это все девается? Ведь как ни крути, та же Германия создала лучшую в мире среду для инженеров, и если в области военных и космических разработок Советский Союз выбился на лидирующие позиции, то, например, в массовом производстве высокотехнологичных изделий и оборудования немцы были и остаются в числе лучших. А у нас шестилетние россияне почти поголовно умеют читать и считают до ста, но при этом в стране кризис всего, что связано с интеллектуальной и созидательной деятельностью.

У меня есть «теория лестниц», суть которой заключается вот в чем. Профессионал в любой области растет постепенно, и этот процесс напоминает подъем по лестнице. Он минует ступень за ступенью, каждая из которых выше предыдущей. Самым способным удается достичь вершины. Эти избранные продвигаются вперед, удлиняя саму лестницу. Они делают открытия, пишут монографии и тянут за собой молодежь. Такие лестницы есть в инженерном деле, в искусстве, в науке, в спорте.

Я думаю, принципиальная разница между нами и ими в том, что наши лестницы сплошь и рядом имеют провалы в середине. Первые ступени наших лестниц круче, и это дает неплохой стартовый рывок, но по мере развития ребенка разница между ступенями становится все меньше, а потом начинается плато. При этом где-то на облаках сидят небожители, которые взобрались туда еще в старые времена или сумели-таки преодолеть пропасть, однако небожители не сбросят с неба хотя бы веревочной лестницы – они слишком озабочены сохранением того, что осталось.

И львиная доля тех способных первоклашек где-то по дороге теряет былой запал, осредняется и превращается в рыхлую потребляющую массу, которая напрочь забывает устремления юности. У нее и нет другого шанса, ведь путь на небо сужен до «золотых лестниц», которые доступны либо избранным (иногда избранным не по интеллектуальному принципу, а родовому), либо тем, кому повезло. Ну, повезло родиться в таком-то городе, встретить такого-то тренера, попасть на глаза такому-то продюсеру.

На западе же «лестничный принцип» выдерживается четко. Пусть основная масса детей напоминает квакающее болотце, но если среди них кто-то квакает лучше и талантливее, его заметят. Заработает «лестничный принцип», школьник будет получать гранты, участвовать в конкурсах, поступит в профильный вуз, получит щедрое предложение от работодателей и далее, далее. К слову, многие наши звезды, обнаружив пустоту под ногами вместо следующей ступени, пользуются услужливо подставленными заграничными лестницами. И кто им судья?

В моей школе был один умный, слегка заносчивый, но очень способный к математике паренек. Классе в седьмом он уже настолько выбился вперед относительно неглупых одноклассников, что ему предложили перейти сразу в девятый класс (он, кстати, отказался). Он успешно выступал на олимпиадах по математике и физике и делал заявку на то, что со временем станет новым Циолковским или Капицей. Несколько лет назад я встретил другого одноклассника и спросил, что стало с тем умником. Тот ответил: «Он в Москве работает в центре обработки статистических данных сотового оператора». Работает, наверное, хорошо и, наверное, обеспечен материально, но в сравнении с его потенциалом в подростковом возрасте его нынешнее положение – это дауншифтинг. Ну, это как если бы Чкалов использовал свой вестибулярный аппарат для вождения комбайна.

Я потерял твердь под ногами после окончания института, когда стало слишком очевидным, что инженеры как таковые России уже не нужны. Вернее, нужны на подсобных ролях, скажем, для проектирования нефтеперегонных аппаратов по методикам из пыльных справочников. Движение вперед в этой области встало на паузу на 20 лет, и лишь в последние годы наметились позитивные подвижки, еще слишком робкие, чтобы изменить ситуацию в масштабах страны.

Сколько людей гибнет на российских дорогах в ДТП? Порядка 25-30 тысяч в год. А сколько талантов гибнет ежегодно, не видя перспектив для занятия тем, для чего они рождены? Я думаю, счет идет на миллионы. Гибнут чемпионы, великие ученые, гениальные инженеры… Они живут как биологические единицы в шкурах торговцев какой-нибудь дрянью или мелких функционеров. Они используют свой недюжий ум, чтобы заработать сотню-другую долларов на валютной бирже или начертить планировку дома своей мечты.

Наше в целом хорошее школьное образование дает высокий средний уровень грамотности по стране. Процент откровенных неучей в России, думаю, ниже, чем во многих развитых странах. Мы лучше американцев и немцев знаем историю и географию, даже если работаем в совершенно другой области. Мы более эрудированы.

Но мы ничего не высаживаем на удобренной почве. Мы не ценим ее. Мы разбрасываем кругом гормоны роста, а потом отдаем землю на откуп сорнякам. И они растут на этих гормонах, забивая все остальное. Коммерчески эффективные сорняки – иллюзия культуры.

Для западных же систем (и отчасти для советской) характерна избирательность в том, какие именно поля следует удобрять. В общем, стране и не нужны 100 миллионов географов или 100 миллионов инженеров, ей нужны, быть может, сотни или тысячи, которых можно отобрать среди тех, кто наиболее одарен и кто получает удовольствие от того, что он делает. Для это нужна лестница, которая выведет такого человека из его квакающего болотца к переднему краю прогресса.

В нас силен культ подвига и убеждение, что истинный талант всегда найдет себе дорогу. Мы верим в Ломоносовых. В самоучек с пуленепробиваемым лбом. В зубров. Мне импонируют такие люди, совершающие великое не благодаря, а вопреки. Удобные кандидаты на роль книжных героев.

Но если оставить в стороне романтизм больших свершений, то современное общество живет не за счет талантливых одиночек, а благодаря скоординированным усилиям множества профессионалов. В том же спорте как нигде силен культ героя-чемпиона, но любой, кто разбирается в теме, скажет, что крайне редко успех достигается лишь за счет природных качеств одного спортсмена. Менеджеры, тренеры, физиотерапевты, стратеги, инженеры – все они куют победу, которая для публики олицетворяется действиями одного человека (или команды). Если же брать инженерное дело или науку, то здесь вклад отдельной личности зачастую еще меньше, и почти все зависит от того, настолько эффективен каждый узкий специалист на своем месте.

Скажем, для испытания автомобилей используются люди с повышенной чувствительностью к шумам и вибрациями. Они – гении в своей маленькой области. Да, сегодня есть точная измерительная аппаратура, и все же человеческий организм дает более адекватную обратную связь. И успех немецкой инженерии основан не на том, что у них каждого школьника учат быть «вибротестером», а в том, что среди сотен тысяч людей они могут найти того единственного. Если хотите, это одно из проявлений идеи о ценности личности.

Но мы щедрая страна и привыкли разбрасываться личностями. Мы можем вложить миллионы рублей в их первоначальное образование, вырастить дерево, а потом не протянуть руку, чтобы сорвать его плод. Мы отдаем плодоносные деревья Западу (там их ценят), а затем покупаем у них плоды.

И пропасть растет: уже несколько поколений студентов выросло в новой реальности, где специальное образование не ценится (главное, чтобы корочки были), где рост возможен лишь в областях с низкой интеллектуальной нагрузкой, где деньги определяют успешность личности. Мы, к сожалению, все больше и больше забываем, что такое создавать и открывать.

Мне хочется верить, что ситуация начинает меняться. Кризис, политический и экономический, этому отчасти способствуют (и вредит, с другой стороны). Но задача совсем нетривиальна, масштабна и трудоемка. Ее решение растянется на десятилетия. Она требует от общества особой мотивации, которой, если честно, я пока не наблюдаю. Пока мы как общество больше думаем о том, как сохранить старый порядок или пересидеть бурю, чем о закладке фундамента будущих успехов.

А фундамент этот – в людях, которые хотят и умеют быть первыми. И чтобы эти люди появились, нужно срочно восстанавливать «лестницы успеха», иначе наши одаренные школьники так и будут превращаться в офисный планктон, вроде нас.