«Почему же вы своих детей не отправляете?» Честный монолог казанского вагнеровца, которого вербовал лично Пригожин, — о тюрьме, свободе и СВО

Казанец Ильдар Акбулатов ушел в ЧВК «Вагнер» из колонии строгого режима осенью 2022 года. За решеткой он оказался за разбойные нападения и грабежи. А банда, в которой он состоял, убила несколько человек. Всё это происходило в начале 2000-х.

В тюрьме Ильдар просидел больше половины положенного ему срока — 13,5 из 24 лет. Отслужив на спецоперации и получив серьезную травму ноги, Акбулатов вернулся в Казань, организовал благотворительный фонд, который помогает бойцам, и выступает перед студентами. Мы публикуем его откровенный рассказ о вербовке в ЧВК «Вагнер», службе и возвращении домой.

— Ту часть своей жизни, в колонии, всё равно вспоминаю. На душе погано становится. Да, я причинил страдания другому человеку. Я сделал плохое. Это была в какой-то степени моя слабость, поддался влиянию другого человека, у меня были зависимости. Это не оправдание, конечно. Я уже с 2004 года, после совершения этого, осознал, что натворил. Было самобичевание, и те пять лет, что я прожил до момента ареста, ну, это было тяжелое время. Морально. Когда меня осудили, мне стало легче.

Я совершил преступление, за которое понес наказание. Но не за те, за которые меня судили. На суде я некоторые предъявленные обвинения отрицал, они ко мне никакого отношения не имели. Я этого не делал. Что-то я делал, конечно, за это я ответил. Я планирую юридически отменить этот приговор в будущем. Нужно время, может, год, может, пять. Еще в самом начале отбывания своего срока писал в Верховный суд Татарстана и в Конституционный суд, просил пересмотр дела. Но никто не хотел этим заниматься, присылали немотивированные отказы.

Людям, кто уже находится за колючей проволокой, очень тяжело бороться за себя. Как правило, очень редко суды идут навстречу. Вот уже здесь и сейчас мне гораздо легче заниматься этими вопросами и отстаивать себя. Из 24 лет я отсидел 13,5, значит, так и должно было быть. Это была целая жизнь. А потом ушел на СВО.

Не захотеть служить я не мог в принципе. У меня прадед воевал, дед, все родственники — военные офицеры. Я сам учился в военном училище и служил в армии. Не получилось у меня стать офицером, хотя планировал. Когда президент объявил о начале спецоперации, это будоражило. Когда на экране телевизора в колонии мы видели, как эти уроды топчут наш флаг, взрослые, здоровые мужики плакали. Не все нас поймут, это, наверное, ментальность, патриотизм, то, что было с нами с детства.

Буквально через месяц после начала СВО я подал ходатайство на имя президента о помиловании и направлении меня в действующее подразделение. Тогда я писал в Министерство обороны, не было никаких других вариантов. Написал, что система помилования и отправки на фронт является единственным законным способом мне поехать воевать. Также я попросил рассмотреть вариант отпустить меня туда с последующим возвращением и отбыванием оставшегося срока. Чуть скандал тогда не произошел, я единственный выступил с таким обращением. Мое ходатайство в итоге «потерялось».

О появлении «Вагнера» мы все узнали по телевизору в колонии — увидели, что те помогают стране, услышали, что идут наборы. К нам в колонию они впервые приехали 10 июля того же 2022 года. Сам Евгений Пригожин был. Нас собрали в столовой, он объяснил популярно что и как, пригласил вступить в ряды «Вагнера». Сказал, что это наш единственный шанс, как людей, совершивших тяжкие преступления в своей жизни, сказать свое последнее слово. Как это было в 40-е, когда заключенные вставали на защиту Родины. Он не скрывал ничего. Объяснил, что большой процент погибнет, очень многие останутся инвалидами, живых и здоровых будет немного. Не было напыщенности, уговоров, просто честно и открыто. Мужики, кто хочет, — поехали.

Ну и 60 человек из тех 500 заключенных, которых собрали, решили ехать. Нас подняли в административный корпус, завели в кабинет начальника учреждения, я был третий по счету. В кабинете сидел сам Пригожин, его охрана, а сзади — администрация колонии. У него было право забрать того, кого он сам хотел. Спросил, за что сижу, какой срок мне дали, какие преступления совершил, почему хочу поехать. Уточнил, понимаю ли я, что могу не вернуться. Еще спрашивал, был ли в армии. На тот момент я уже лет 8 не курил, занимался спортом, в общем, бодрячком был. Он меня одобрил. И такой разговор был абсолютно с каждым.

Он сразу отказывался брать тех, кому меньше 22 лет, и сирот. Выживаемость в некоторых подразделениях была почти нулевая, распределение было случайное, а у этих ребят впереди была еще целая жизнь — такой был аргумент. Ну и, конечно, никогда не брали тех, кто отбывал наказание за изнасилования и педофилию.

Вечером того же самого дня оперативные сотрудники пришли в жилые корпуса, вызывали всех, кто решил ехать. Составили договоры на службу — там было прописано, что нельзя никому говорить о том, что нас завербовали ехать на фронт. До нас была только одна колония, в Санкт-Петербурге, по-моему. Администрация не ожидала, что целых 60 человек решат поехать. Все были недовольны, потому что собрались уезжать ребята, которые работали завхозами, старшие смен, те, на ком держалась рабочая зона. Администрации ФСИН никогда не было выгодно, чтобы люди уходили на фронт, потому что люди должны работать. Если осужденные будут массово уходить на фронт, у зоны не будет работы, всё будет закрываться.

Я тогда был главным в швейном цеху. За время в колонии прошел полноценное обучение, получил диплом государственного образца швеи пятого разряда, сдавал экзамен. В итоге 13 июля пришли оперативники, подняли 32 человека, а остальных администрация наша не отпустила без каких-либо объяснений. Мы между собой потом как-то узнавали, обсуждали и пришли к выводу, что они провернули аферу. В Москву послали документы, что мы какие-то грубейшие нарушители. Меня не отпустили, как и остальных, кого невыгодно было отпускать.

Мы, обманутые, неделю не работали, пытались устроить бунт. К нам вышло начальство колонии, были разговоры на повышенных тонах. Пытались убедить всех в том, что это не они не пустили, а такое указание сверху было. Настаивали на том, что Пригожин еще обязательно приедет.

В ноябре того же года я получил отказ в удовлетворении своего ходатайства о помиловании, через полгода, получается. И тут же снова приехали из «Вагнера». Это было в воскресенье, а нас выгнали на работу, хотя не должны были. Мы сразу поняли, в чем дело. Продумали целый план, как показаться на глаза «вагнерам». Нас просто прятали. На КПП мне случайно попался документ с ФИО тех, кто не должен был попасть на отбор. Самым первым числился я. Был я и другие работящие ребята в компании педофилов и насильников, которых в принципе не брали.

Мы провернули целую операцию по попаданию в столовую, где выступление было. Я спрятался посередине строя, а оказавшись на месте, подбежал к «вагнеровцу» и сказал, что мне нужен разговор. Как-то объяснился, что Евгений Викторович сам отобрал меня в прошлый раз. Поименно назвал всё начальство, которое меня и других прятало. Вообще не поверили вначале, но хорошо, что согласились побеседовать наедине.

Во второй раз на личную беседу поднялись уже 100 человек. Я был самым первым и показал документ, где было написано, что меня нельзя отпускать. На следующий день всё управление получило по шапке за то, что скрывало осужденных от «Вагнера» и службы. Ну и на сей раз уже поехали 6 завхозов, 5 старших смен, 4 бригадира, почти все уехали. Все, кто изначально хотел, все покинули колонию. Многих отговаривали, говорили, что «Вагнер» — это бандиты и наемники, им нельзя доверять. Но если они такие, зачем они сами тогда пускали их на территорию колонии? Наклоняли перед ними голову?

Документально нас вначале помиловали, а потом мы уже поехали. Из зоны мы вышли уже свободными людьми. Моя группа вышла 30 ноября. Нас посадили в автозаки, повезли на аэродром, усадили в самолет, и мы поняли, что свободны. До того момента не верили, что это правда.

Разные люди были — кому-то до конца срока оставалось 5 лет, у кого-то 15, были и те, кому до выхода оставался всего лишь 1 месяц. Процентов 15 — это те, кто пошел ва-банк, не хотелось еще 17–20 лет сидеть, но остальные шли защищать Родину. Мы не питали иллюзий насчет штрафбата, понимали, что идем в самое пекло.

Нам говорили, что пару недель будет идти подготовка, а затем мы будем штурмовиками, вплотную будут столкновения. Лотерея такая — кто-то выживет, а кто-то нет. Я был уверен, что не вернусь домой. На самолете мы долетели до Ростова, там нас переодели и вывезли в Луганск. Это всё было одним днем. 30 ноября нас забрали из колонии и в этот же день мы уже получили оружие и начали обучаться. Показали, как оказывать первую медицинскую помощь себе и товарищам, обучили работе в группах.

Отряды не перемешивали, вот как я со своей группой из колонии вышел, так и воевал. Я был в Бахмуте, освобождал винзавод, мое подразделение было на передовой. Там всё было понятно. Тут стоишь ты, а там они. Здесь мы, а там — противник. Враг. Мы были счастливы, что нам дали повторить то, что делали наши деды.

Много всего было, я, кстати, уже на месте понял, что очень правильным решением Пригожина было не брать к себе насильников и педофилов. Там над ними бы совершили самосуд. Изнасиловать женщину, изнасиловать ребенка — это недопустимо нигде и никогда. На моей зоне таких было много, их туда ссылали. Они вели себя максимально тихо, чтобы не провоцировать никого, а оперативные сотрудники следили за их безопасностью. А на фронте — ну они бы там сразу же лежать и остались, если бы их допустили.

У нас был строжайший запрет на алкоголь, наркотики, мародерство местных жителей и изнасилования. Это каралось своими же. Один человек никуда никогда не ходил, даже в тыл по заданию выходили по двое-трое. Был случай, когда двое на посту напились, уснули — вокруг много частных домов, в подполах с соленьями нашли где-то самогонку — диверсионная разведывательная группа противника зашла и десять человек вырезала. А этих двоих оставили в живых. Всё было прозрачно и просто, с правилами и жестким наказанием за нарушение.

Меня ранили 6 февраля, всё там же в Бахмуте, когда мы штурмовали очередной объект. Мы попали под минометный обстрел, часть группы оказалась в засаде, трое вышли, четверо погибли. Отстреливались, и, когда снаряд попал рядом, меня подбросило, чувствую — ноги нет. Кровь пошла толчками, понял, что перебита артерия. Перевязался жгутами, рядом были ребята-пулеметчики, они как-то прыгнули, вытащили меня и около 5 километров передавали с позиции на позицию. Был в полусознательном состоянии, обкололи обезболивающими.

Дальше попал в Первомайскую больницу (ЛНР), где мне зашили артерию. Была раздроблена нижняя треть бедренной кости, открытый перелом бедра и перебитая артерия. Затем еще две недели пролежал в Луганске, далее отправили в Красный Луч (ЛНР) до апреля и уже после перевезли в Москву 2 апреля. Там я пробыл до 8 августа, восстанавливался. Они неправильно провели операцию, кость сместилась на 20 градусов, продолжал лечение в РКБ — сделали еще две операции, ломали кости. Ожидается еще операция. Наступать на ногу не могу, она просто есть и все, передвигаюсь на костылях.

Мой контракт на службу в «Вагнере» официально завершился 29 мая 2023 года, я из-за ранения не смог его продлить. Если бы не нога, вернулся бы, никаких сомнений. ЧВК «Вагнер» были на самом передке, мы шли вперед, проламывая своими телами путь. Но не нужно называть нас пушечным мясом. Мы рвались вперед, мы воевали, поэтому у нас был такой успех — освободили столько поселков за короткие сроки.

Мобилизованные на тот момент еще только готовились к летнему наступлению, а «вагнеровцы» брали на себя весь огонь. Я не раз попадал под фосфорные бомбы, люди горели живьем. Шли ребята с сильными нервами, железным характером, с высоким моральным духом. Физически и морально устойчивые. Многие «вагнеры» до сих пор воюют уже по третьему кругу. Я был награжден государственной наградой «За отвагу», еще ведомственные награды есть — «Бахмутовская мясорубка» и еще одна «За отвагу». Горжусь ими, конечно.

В Казани у меня остался только брат, и, когда я к нему приехал, он сказал, что и не сомневался, что я пойду воевать. Первое время жил у него, потом снял комнату, очень помогали волонтеры, они нашли меня через Фонд помощи защитникам отечества. Первые два месяца было очень сложно, ну вы подумайте, я в Казани не был с 2009 года. Город очень преобразился, стал такой шикарный, красивый. Всё изменилось. Удивило, что люди такие хорошие, нечерствые. Я думал, что война могла всех озлобить, но нет, простые люди все отзывчивые. А когда в форме на мероприятия приходил, реакция прям до слез была, подходили, благодарили.

Тогда же я решил, что тоже могу помогать другим отсюда, раз вернуться на передовую не получится. Собрал бывших «вагнеров», тех, кто получил ранения в основном, ну и тех, кто навоевался. Ребята, кто полгода бегал по Бахмуту, освобождая подъезд за подъездом, находясь под открытым огнем ежеминутно, конечно, устали. Когда рядом с тобой те, кто понимает, через что ты прошел, становится легче. У нас есть свой чат, только для тех, кто из Татарстана, 135 человек, общаемся.

Уже 15 января этого года мы с еще одним добровольцем из Ахмата организовали благотворительный фонд помощи тем, кто находится в СВО. Мало кто знает, что помощь бойцам часто поступает неравномерно, одни части получают много и регулярно, а до других не доходит ничего.

Никто не заморачивался созданием органа, который бы упорядоченно доставлял помощь. Поэтому в каком-нибудь госпитале есть всё необходимое, а где-нибудь на прифронтовой территории проблемы. У меня есть близкие люди, которые продолжают воевать, и, мы с ними когда разговариваем, они делятся, что четыре месяца, например, не видели вообще ничего. Наш фонд собирает деньги, закупает всё необходимое и доставляет туда. Уазики, генераторы, стиральные машины для пунктов временной дислокации, банные палатки, просто палатки, радиостанции, электропилы. Министерство обороны им ничего не дает. Почему — это нужно было спрашивать с Шойгу, к счастью, человек, который был не на своем месте, был убран. Думаю, после его смены всё будет потихоньку налаживаться.

Очень многие крупные коммерческие организации отвечают отказом. Или говорят, что уже помогают. Посильную помощь оказывают именно частные предприниматели, небольшие ИП, но не крупняк. Например, мы с волонтером недавно сходили в «Таиф», так нас даже на порог не пустили, развернули у дверей. Может, конечно, Шаймиевы сделали огромный вклад, о котором мы не знаем, но напрямую нам сказали, что до конца года никаких благотворительных акций они не будут проводить. И выгнали.

Вместе с другими «вагнеровцами» мы сейчас часто ходим на различные мероприятия, в том числе недавно был на встрече со студентами в казанском филиале РАНХиГС: рассказывал, как надо Родину любить и почему ее нужно защищать. Там меня никто не спрашивал о моей судимости, мне казалось, что все знают, что в «Вагнере» большинство — судимые. У меня и шевроны вагнеровские, я ими горжусь. Нам дали шанс показать, что мы не отбросы общества. Мы также любим свою Родину и готовы отдать за нее жизнь.

Я не понимаю, почему те, кто сам остается в городах, продолжая жить свою привычную жизнь, вообще говорят об СВО. Почему же вы тогда своих детей воевать не отправляете? Никто же не хочет своего ребенка туда отправить, никто сам не идет из таких возмущающихся. А сколько вообще богатых детишек после начала мобилизации свалило в Казахстан? Если человек выжил, значит, сверху дано, он искупил своей кровью свою свободу. В 41–45-е годы те же воры, убийцы, рецидивисты становились незаменимыми людьми в разведке, ходили за линию фронта, были героями. Если вы сейчас видите старичка с орденами, кто вам сказал, что он не бывший зэк?

Осужденный имеет право искупить свои грехи на поле боя. У людей с криминальным прошлым мозги даже по-другому работают, находчивость какая-то есть. У нас не раз были ситуации, когда благодаря умственным способностям осужденных отряды без потерь проходили тяжелые участки.

Да, конечно, я определенно против, чтобы отпускали тех, кто причинил вред женщинам и детям. Вот потом Министерство обороны брало всех подряд в «Штурм Z». Там были насильники, педофилы и так далее. Пригожин не хотел их видеть рядом с бойцами. Та честность, порядочность, что была у него по отношению к нам, он всё до конца выполнил. Его смерть мы все восприняли очень болезненно. Мы благодарны ему и Владимиру Владимировичу. Больше никому. Два человека, которые дали нам возможность дальше жить, работать на благо обществу, стране. Среди «вагнеров» процент возврата в тюрьму не превышает полпроцента. Ребята, которые побывали там, переосмыслили всю свою жизнь, свои ценности.

Когда я здесь стал встречаться с депутатами Госсовета Татарстана, у них на языке почему-то было только одно: мобилизованные. Они пеклись только о них. Кто такие мобилизованные? Это мужики, которые работали на заводе, их взяли, палкой загнали в армию. Вы думаете, у них есть желание защищать Отечество? Их вырвали из теплого места, от жен, матерей, детей и кинули непонятно куда. Думаете, они вас там прославляют? Или всё же проклинают? А мы добровольцы. Мы хотели оградить как своих, так и ваших детей, всё российское общество от нацистских мразей. Так почему мы в худшем положении, чем мобилизованные? Мобилизованным дают всё, а нам ничего.

У меня сейчас, например, инвалидность второй группы, но официально считается, что это была гражданская травма, как если бы я просто из трамвая вышел, упал и ногу сломал. Для того чтобы травма была признана военной, мне должны выдать заключение военно-врачебной комиссии.

Владимир Владимирович недавно пообещал, что добровольцам дадут право проходить эту комиссию, чтобы получать хоть какую-то достойную пенсию. Человек, который прошел войну, а потом еще и инвалидом стал, должен иметь право как-то нормально жить. Чтобы не было такой ситуации, как было с афганцами, чеченцами, брошенными. Когда был Шойгу, было прям противодействие улучшениям социальной сферы для добровольцев, любых. Надеюсь, ситуация теперь будет улучшаться. Если они что-то не поделили там наверху, мы-то причем? Мы свои обязательства выполнили.

После возвращения закономерно жизнь поменялась в лучшую сторону: я успел жениться — нашел свою первую школьную любовь, она жила в Тюмени. Мы попереписывались, ну и она переехала ко мне в Казань. Оказалось, что чувства всегда были, всю жизнь, это никак не убрать, не вытравить ничем. Сделали свадьбу, семейным кругом посидели в кафе и всё, живем и радуемся.

Ну и юридически я человек без каких-либо судимостей. Первый делом, когда в Казань добрался, сходил в информационно-аналитический центр МВД и попросил справку, где черным по белому написано, что 30 ноября 2022 года был освобожден от дальнейшего отбывания наказания, что с меня была снята судимость, в том числе и непогашенная.