Сидя не могла дышать: врачи спасли женщину с 85%-м поражением легких после ковида

За два года пандемии коронавируса многим из нас пришлось выучить такие слова, как «сатурация» и «степень поражения легких». И когда слышишь «поражение 85%», кажется, что это приговор. Но не всегда. На днях в Екатеринбурге из центра реабилитации выписалась пациентка, у которой степень поражения легких была как раз на таком уровне.

Мы встречаемся в коридоре реабилитационного центра, Ирина Ситникова идет нам навстречу. Еще две недели назад она даже не сидела — не могла дышать в вертикальном положении. Сейчас небольшая прогулка по коридору приводит к одышке: прежде чем начать разговаривать с нами, пациентке нужно подышать кислородом. Отдышавшись, она рассказывает.

— Первым заболел муж, он доктор-реаниматолог. Я, как контакт первого уровня, где-то через три дня почувствовала недомогание, — вспоминает Ирина Ситникова. — Вызвали из поликлиники врачей, взяли мазок — всё подтвердилось.

— Температура высоченная, которая вообще ничем не сбивается. Дышать невозможно. Вызвали скорую, меня увезли в инфекционную [больницу] города Нижнего Тагила. Там в отделении я пробыла четыре дня, сатурация начала снижаться сильно и меня перевели в реанимацию, — вспоминает Ирина.

В больницу женщину привезли уже с поражением 60%, а пока подействовала терапия — ухудшилось до 85%. Привитый муж Ирины перенес болезнь легко — собственно, он узнал о заражении только по результату ПЦР-теста. А Ирина привиться не успела. Из-за астмы врачи долго не давали ей согласия на вакцинацию, она сдала все анализы и ждала от них ответ. Соседка по палате слушает наш разговор с Ириной и кивает — ей тоже долго отказывали в прививке из-за бронхиальной астмы.

После тяжелой болезни Ирина попала в центр реабилитации.

— В реанимации я пробыла три месяца. Тяжелая форма очень была, но благодаря врачам меня вытащили. После того, как три месяца пролежала, я не смогла ходить, — вспоминает пациентка. — Так как этим центром уже пользовались люди у нас в Тагиле, дали номер телефона мужу, он созвонился, вышел на консультацию, отправил документы, и меня взяли на реабилитацию. На скорой меня доставили на носилках. Я не ходила, не сидела, не дышала вертикально. Началась моя реабилитация. Было подобрано лечение, Алексей Викторович (лечащий врач пациентки в центре реабилитации. — Прим. ред.) составил план восстановления. Потом добавили процедуры, пришел реабилитолог, который меня начал на третьи сутки присаживать, начали различные аппараты, всякие физиопроцедуры. На данный момент я, по крайней мере, могу жить, обеспечивать себя, дышать, ходить.

В центр реабилитации Ирина приехала 10 января — об этом свидетельствует табличка над кроватью. Рядом с ней — трубка с кислородом, которым можно подышать на ночь или, как сейчас, после прогулки в коридор. Дышать через трубки придется еще долго, и дома тоже.

— С третьего дня он (реабилитолог. — Прим. ред.) меня посадил, начал поднимать только, я стоять начала. Ну где-то через неделю хорошей такой работы с его поддержкой я начала ходить здесь (по палате. — Прим. ред.). Уже где-то, наверное, на седьмой день я начала ходить в коридор, — вспоминает Ирина.

Врачи называют этот момент — первый выход из палаты — переломным.

— У нас есть такое понятие, когда мы сталкиваемся с постковидными пациентами, — переломный момент, когда мы можем точно сказать, что процесс восстановления начался и потенциал для реабилитации хороший, — объясняет пульмонолог Наталья Эсаулова. — Мы помним этот момент у пациентки: когда в течение первых пяти-семи дней не было практически динамики. Через семь дней мы на утренней линейке обсуждаем состояние пациентов отделения, и дежурная сестра говорит о том, что пациентка Ситникова сама вечером сходила на гигиенические процедуры, прошлась по коридору. Вот она, та самая отправная точка для начала длинного пути реабилитации после перенесенной вирусной инфекции.

Чтобы поднять пациента, который столько времени пролежал в реанимации, нужно специальное оборудование и методики с доказанной эффективностью — вибрационно-компрессионная терапия виброжилетом, электромиостимуляция, чтобы атрофичные мышцы начали восстанавливаться. И, конечно, усилия врачей, обладающих специальными навыками для работы и с оборудованием, и с людьми. Был период, когда Ирина физически уже была готова встать и ходить самостоятельно, но ей мешал страх — тут помогли психологи. И под руководством пульмонолога, инструктора и психолога пациентка сделала первый шаг.

Встать и пойти — это только одна проблема, вторая — дыхание. В реанимации Ирину подключали к ИВЛ, на искусственной вентиляции она провела около месяца. Это довольно большой срок. А еще — довольно большой риск для пациента.

— При ИВЛ у больных с новой коронавирусной инфекцией проблема не только в вирусном повреждении, но и в том, что происходит механическая вентиляция. Это жизнеспасающая процедура, но чем она дольше — тем больше риск повреждения и вторичной бактериальной инфекции, — говорит пульмонолог Алексей Кривоногов. — Когда нарушается физиологическая деятельность легких, например отделение мокроты, то определенные бактерии могут, грубо говоря, прицепляться к эпителию и вызывать инфекцию.

Присоединение вторичной бактериальной инфекции требует назначения дополнительной терапии, а каждое увеличение объема терапии приводит к большему числу побочных эффектов и осложнений. Факторов успеха в выздоровлении становится меньше.

— На заре пандемии быстро всех брали на ИВЛ, к сожалению. Потом поняли, что чем дольше мы ведем пациента на кислородотерапии, в том числе высокопоточном кислороде и «оттягиваем» подключение ИВЛ, тем лучше для пациента, — говорит Алексей Кривоногов.

Доктор Борис Бриль из Израиля говорит, что ИВЛ при ковиде сегодня во всем мире стараются использовать как можно реже. В начале пандемии просто не было выбора — другого оборудования, которое применяется до ИВЛ, в больницах было мало, а дополнительные аппараты ИВЛ по крайней мере были в операционных — их забирали оттуда, операции откладывались. Пользоваться оборудованием тоже умели далеко не все медработники — в допандемийное время этот навык нужен был только анестезиологам-реаниматологам.

— В начале пандемии смертность после ИВЛ составляла 60%, это мировая статистка, — говорит Борис Бриль. — Сейчас смертность после ИВЛ составляет 85–90%. Но важно учесть следующее: сейчас процент перевода на ИВЛ в разы меньше. Стараются переводить как можно меньше на ИВЛ, только уже в супертяжелом состоянии. То есть смертность не из-за того, что лечат плохо, а потому что переводят на ИВЛ пациентов, у которых шансов уже почти нет.

Само по себе поражение легких — еще не приговор, врачи оценивают картину болезни в совокупности. Молодые и здоровые люди могут и 70% поражения перенести довольно легко, и довольно быстро потом восстановиться. С возрастом и присоединением хронических заболеваний становится сложнее. Ирине Ситниковой 57 лет — это еще не критический возраст для ковида, но бронхиальная астма сделала свое дело.

— После таких тяжелых поражений многие люди во всем мире — это кандидаты на пересадку легких. Есть необратимые поражения легких, когда легкие поражаются, потом это превращается в фиброзную ткань, легкие становятся сплошным рубцом, — говорит Борис Бриль. — Какую-то часть возможностей своих легких человек возвращает с помощью физиотерапии, зависит опять же от возраста, а часть он не может восстановить. Поэтому многих ожидает пересадка легких, других — пожизненное использование кислорода.

У Ирины Ситниковой речи о пересадке легких не идет, но кислород пока необходим. После двухнедельной реабилитации в больнице восстановление не заканчивается: дома Ирина будет делать дыхательные упражнения, наращивать физическую нагрузку, питаться по плану с определенным количеством белков, жиров и углеводов. Через несколько месяцев она снова приедет в клинику, чтобы врачи оценили степень восстановления и дали дальнейшие рекомендации.