Лев Овруцкий, публицист: «В нашем законодательстве остались неопределенными два понятия – порнография и инновация»

На следующей неделе, 6 ноября, Татарстан отметит День конституции. За 16 лет основной закон сильно изменился, как изменилось политико-правовое поле и в республике, и в стране. В преддверии знакового праздника мыслями о том, зачем Татарстану нужен был суверенитет, какую роль играл и играет президент Минтимер Шаймиев, каков образ современного татарского националиста, а также о том, что скрывается за модным словом «инновация», с читателями 116.ru делится публицист Лев Овруцкий.

– Лев Мирович, в свое время, выступая активным критиком татарстанских законов, вы в то же время поддерживали идею суверенитета. По-вашему, какие позиции в той борьбе отстаивала республика и к чему мы пришли сейчас?

– В борьбе за суверенитет было, как мне представляется, три составляющих. Во-первых, общедемократическое стремление покончить с избыточной централизацией, когда все, даже мелкие, «вермишельные», вопросы решались в Москве. Во-вторых, ярко выразилось законное стремление татар, поддержанное большинством русских татарстанцев, расширить культурную автономию. Ведь это позор, что татарский язык, татарская культура находились в загоне. Все, в ком сохранялась капля чести, признавали это положение ненормальным. В-третьих, что камуфлировалось и потому замечалось далеко не всеми, имелось стремление татарстанской элиты к собственности. Это стремление можно было удовлетворить, лишь добившись преобразования федеральной собственности в республиканскую.

Что же до моей поддержки суверенитета, то я держался границ, обозначенных статьей 73-й Конституции РТ. То есть, по моему разумению, Татарстан должен быть суверенен во всем, что выходит за пределы исключительных полномочий РФ и совместных полномочий. Собственное государственное устройство, собственный бюджет, гимн, флаг и прочие атрибуты.

– Легко увидеть, что все три цели достигнуты…

– Хотя и с разной степенью полноты. Насчет собственности можно не волноваться: все перешло в руки республики и в значительной мере приватизировано «ближним кругом». Также все в порядке с возможностью заниматься своей культурой. Во всех школах учат татарский, в каждой деревне появилась мечеть. Есть татарские ТВ, радио, газеты… Хуже с децентрализацией – в 2000-е маятник качнулся в обратную сторону. Возродилась, хотя уже и не на советском уровне, вертикаль власти.

– Тогда, в далекие уже 90-е, это называлось «парадом суверенитетов». Вы согласны с этой формулой?

– Нет. Я называю это «федеративной революцией». Конечно, как всякая революция¸ она зашла дальше, чем требовалось. Отсюда и фантастический статус республики, зафиксированный в первой ее Конституции, как субъекта международного права и государства, ассоциированного с Россией. Еще Энгельс писал о закономерности, согласно которой всякая революция заходит дальше своих естественных пределов, чтобы получить пространство для неизбежного отката. Вот и Татарстан зашел дальше.

– В свое время у вас были большие претензии к соответствию наших законов российским. Вы даже судились с нашим Центризбиркомом по поводу нарезки округов. Сейчас уже никаких замечаний не осталось?

– Дело, конечно, не во мне, а в федеральном центре. Вот у него претензий нет, и это важно. Чрезвычайно важно также и то, что вхождением в правовое поле России удовлетворен татарстанский истеблишмент. Характерный пример: в 93-м, когда на референдум вынесли российскую Конституцию, Минтимер Шаймиев утверждал, что это Конституция унитарного государства, и не рекомендовал голосовать за нее. А ровно через десять лет он заявил, что она его полностью устраивает. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.

– Вы известны как систематический критик Минтимера Шаймиева. И в то же время многие повторяют вашу фразу: «Шаймиев сделал для татар то, что Бен-Гурион для евреев, – он вернул им самоуважение. И за это, как бы ни завершилась его карьера, он уже заслужил себе памятник».

– Ни от одного из этих слов не отказываюсь. Что же до моей оппозиционности, то это нормальная позиция нормального журналиста. Ведь власть не идеальна, и решения, принимаемые ею, далеки от совершенства. Стало быть, их можно и нужно критиковать. Другое дело – как это делать?

Например, говорят, что Минтимер Шаймиев примелькался, надоел и должен уйти. Я этого не понимаю и не принимаю. Есть опросы, есть результаты президентских выборов. Как их ни интерпретируй, ясно, что Шаймиев имеет – и всегда имел – рейтинг доверия на уровне не ниже 60 процентов. А сейчас, когда надвигается кризис, уровень доверия к нему, уверен, еще более возрастет. На основании каких же данных можно требовать его отставки? Припоминаю интервью с Рафгатом Алтынбаевым в апреле 2003. Те же слова: примелькался, все устали. Однако факты – упорная штука: хотя прошло еще пять лет, нет, не устали, нет, не примелькался. Даже напротив.

Точно так не понимаю и не принимаю пикейно-жилетных рассуждений о том, как было бы славно, если бы преемника Шаймиева нам прислали из Москвы. Вижу здесь только политическую немощь оппозиции, которая не способна выдвинуть из своей среды яркую и мощную альтернативную фигуру. Вы нам пришлите кого-нибудь покруче, пусть разберется, – это чисто детская инфантильность. Да еще называют Нургалиева. Только кадрового милиционера нам и не хватало – уж он нам наведет демократию. И потом – разве опыт Колесова нас ничему не учит? А ведь в Амурской области элита отнюдь не так сильна и консолидирована, как в Татарстане.

– Есть также мнение, будто Шаймиев неадекватен провозглашенному молодыми лидерами страны курсу на создание инновационной экономики и информационного общества...

– Я знаком с этим мнением уважаемого Мидхата Хабибовича (Фарукшина – авт.). К сожалению, согласиться с ним мне очень трудно.

Хотя мало кто понимает, что такое инновация – город в Испании, что ли? Не зря в парламентских кулуарах гуляет шутка, что в нашем законодательстве остались неопределенными два понятия – порнография и инновация. Все же, как мне представляется, здесь проблема не в анкетных данных, а в реальных делах и отношениях.

На мой взгляд, Шаймиев, вступивший в «третий возраст», как изъясняются политкорректные американцы, относится к инновациям столь же – если не более – заинтересованно, как и многие его молодые коллеги. Одним из первых в России он провел сплошную компьютеризацию школ. Одним из первых подхватил и реализовал идею инновационных парков, наукоградов и пр. Не успели в Москве создать нанокорпорацию, как Татарстан внес свою заявку на соучастие. Заговорили о системе ГЛОНАСС, о развитии космических исследований – наш кабмин тут как тут. И вообще, можно ли привести хоть один пример масштабного инновационного проекта, на котором красовалось бы жирное шаймиевское вето?

Поскольку все познается в сравнении, постольку нелишне напомнить, что уже восемь с лишним лет у руля России стоят молодые инноваторы. Но кто рискнет утверждать, что в стране, если не считать Москвы и Подмосковья, где сосредоточены три четверти научного потенциала РФ, инновационная инфраструктура обустроена лучше, нежели в Татарстане?

– В свое время вы писали, что есть оппозиция «Ее величества» и оппозиция «Ее величеству», причисляя себя к первой. Как вы считаете, в Татарстане сейчас существует оппозиция? И какой оппозиции должно быть больше – первой или второй?

– Достойной оппозиции нет, к сожалению. На мой взгляд, нужна оппозиция «Ее величества». Потому что оппозиция «Ее величеству», которая умеет только кричать «долой!», всегда ведет к обострению и разрушению.

Лет шесть назад я опубликовал статью «Что нам делать с режимом Шаймиева?», где констатировалось, что оппозиция слаба и не способна выработать альтернативную программу развития Татарстана. Это касалось и демократической оппозиции и уж тем более национальной. Выход один: нужно работать над собой, а не требовать вмешательства федерального центра.

Вот спрашивал правых, СПС: у вас ведь сплошь бизнесмены, деньги есть – наймите ученых, пусть составят для вас либеральную программу. Умные, казалось бы, люди – Таркаев, Сигал, а как пошли на выборы, такую солянку в своей предвыборной платформе насобирали, что читать было совестно.

Вот у нас сейчас есть некий форум – «Казанская трибуна». Почитайте, что там говорится. Детский лепет…

– В 2006 году вышла ваша книга «Татарский национал на rendez-vous», где обсуждалась тема межнациональных отношений. Как писали рецензенты, в результате родился собирательный облик современного национала. Вы не отслеживаете с тех пор, как меняется этот облик во времени?

– Увы, эти люди ничего нового не говорят. Мне даже показалось, что это я в процессе дискуссии натолкнул их на определенные мысли. То, что мне казалось элементарным, они воспринимали как нечто новое. Они хотят отделения от России, но совершенно не задумываются о том, какой могла бы быть внешняя и внутренняя политика независимого Татарстана. Ни проблеска мысли! Все их представление о будущем укладывается в формулу – будем сами продавать свою нефть и станем богатыми, как Кувейт.

– Так значит, татарский национал – это явление чисто виртуальное, просто отдельные люди, сублимирующие в сети?

– Условно говоря, есть группа людей. Ее состав практически не меняется уже много лет. Группа маргиналов. У них нет идей. Они питаются обрывками демагогических рассуждений. Вся их идеология – это два тезиса Рашита Ахметова (редактор «Звезды Повольжья» – авт.). Во-первых, нефть и что мы бы могли на нефтедоллары купить, если бы мы были суверенны. Во-вторых, русские, которые гнобят татар. Он твердит это из номера в номер. И ему неинтересно, какие чувства, читая его газету, испытывают русские татарстанцы. Наверное, им должно быть совестно: заняли, понимаешь, все ключевые посты в республике и теперь только то и делают, что заставляют страдать татар. Гнобят и гнобят, а зачем гнобят, неизвестно.

– А вы не считаете, что отдельные решения типа отмены нацкомпоненты в школьной программе могут подогреть национальное движение?

– Конечно, могут. Это лишний раз доказывает слабость национальной оппозиции, которую способны подогреть – и вообще питать – только ошибки федерального центра. Что до отмены нацкомпоненты, это грубая ошибка, демонстрирующая, что рудименты великодержавия во многих руководящих головах остались.

Москве не следует лезть в эти дела. Я, как вы знаете, был противником и того, чтобы федеральный центр вмешивался в вопросы графики татарского языка. Ну, хотят татары латиницу, пусть их. Я не читал по-татарски на кириллице, теперь я не буду читать по-татарски на латинице. Что изменится?

Но вообще-то вся эта история с латиницей полна парадоксов. Вот один из них: Сталин, введший в приказном порядке латиницу, был тираном и извергом, но и Путин, запретивший латиницу, – тоже «редиска».

Другая проблема – ввели тотальное изучение татарского языка. Скоро десять лет пройдет, подведут итоги – увидят, что вложили огромные деньги напрасно. Ну, выучат русские дети сто слов и десять фраз. Расширит ли это сферу распространения татарского языка, как о том мечталось идеологам татарского образования? Будут ли русские читать Тукая в подлиннике? Очень сомневаюсь.

По-моему, это было политическим решением. Нужно ли было начинать с всеобщего навала? Не лучше ли было сначала побудить татарских детей изучать родной язык, а затем уж браться и за остальных?

Я сам как-то сгоряча написал: есть тысяча причин, чтобы учить татарский язык, и ни одной, чтобы не учить. Написал, а потом задумался. И с трудом наковырял на полпричины – разве что из солидарности с национальным меньшинством, ранее подвергавшимся дискриминации.

– Однако многие историки и общественные деятели, например, директор Института истории АН РТ Рафаэль Хакимов, считают, что с отменой нацкомпоненты мы лишились серьезного фактора стабильности. Может, нужно было просто усовершенствовать методику преподавания, внедрить инновационный подход?

– О чем вы говорите? Мне очень нравится то, что делает со школами казанский мэр. Горячее питание, ремонт помещений, закупка компьютеров, строительство спортзалов и спортплощадок. Все это замечательно, но все это не решает ключевой проблемы – проблемы учителя. И ни Ильсур Метшин при всем его желании, ни какой другой мэр в России не обладает ресурсами, чтобы эту проблему решить. Даже Лужков с его миллиардами.

Типичный учитель – это женщина предпенсионного или пенсионного возраста. Зарплата у нее такова, что она не может себе позволить даже выписать газету. Она давно уже не покупает книги. У нее нет личного компьютера, так что с Интернетом она знакома понаслышке. И вот ей вдруг приказывают: даешь инновационное образование! Это смешно. Это нонсенс.

Скажем прямо: учительство как слой – это социальные аутсайдеры. И вы хотите, чтобы аутсайдеры научили ваших детей быть лидерами? Это невозможно по определению!

А школа с ее приписками? Я для себя переиначил формулу Черчилля: есть ложь, большая ложь – и школа. Ведь двоек никому не ставят. Теперь ЕГЭ эту ложь вывел наружу. Как же так: у нас раньше все сдавали выпускные экзамены успешно, и вдруг такой пассаж – четверть двоечников. А правда в том, что они были двоечниками уже в пятом-шестом классах, и зачем их мучили и томили в школе до 11, никто не знает. Разве чтобы были желающие поступить на платные отделения вузов. И это в то время, когда республике так не хватает рабочих рук.

Могут ли это учительство и эти выпускники двинуть инновацию? Если понимать под этим процесс, а не отдельные явления, мой ответ: нет.