Евгений Карпухин, главный врач ДРКБ МЗ РТ: «Надо сделать так, чтобы ребенок, который попал в беду – а болезнь это всегда беда, – получил ту помощь, которая нужна»

Евгения Карпухина по праву называют волшебником. Еще бы – 30 лет в должности главврача главной детской больницы Татарстана, которую сам же и строил. На него молятся родители, уважает и ценит персонал. И есть за что. Несколько лет подряд клиника признается лучшей в России среди подобных. По словам сотрудников больницы, секрет успеха Евгения Васильевича, прежде всего, заключается в его дальновидности.

– Евгений Васильевич, ДРКБ несколько лет подряд признается лучшей детской больницей России. Каково это – быть лучшими?

– Это высокая ответственность. Есть мнение, что такое звание лучше завоевать однажды, чем потом подтверждать. К тому же среди коллег присутствует элемент некой профессиональной зависти – и все начинают подтягиваться. Как мне кажется, быть лучшими – значит быть впереди на несколько шагов или хотя бы на шаг по сравнению с собственным прошлым. Это всегда требует поиска новых идей, новых подходов, новых технологий. Надо сказать, что нам это удавалось и удается.

– И какие шаги были сделаны, к примеру, за минувший год?

– Наша клиника вошла в список федеральных центров, которым доверено Минздравом России проводить те манипуляции и применять те технологии, которые раньше были прерогативой московских медицинских центров. Это операции на сердце при врожденных пороках и нейрохирургические операции. За каждую федеральный центр перечисляет нам определенные суммы, что решило некоторые вопросы. А именно – у нас появилась возможность закупать все, что нужно для развития этих технологий. Раньше на это денег просто не было. И некоторая часть идет на заработные платы персоналу – врачам, среднему медицинскому персоналу, младшему. Это очень важно, потому что заработная плата медиков обычно очень низкая в нашей стране. Недавно в «Аргументах и фактах» написали, что нищая Куба имеет в несколько раз лучшее здравоохранение, чем наша страна.

– Вы сказали про профессиональную зависть коллег. А это вообще важно?

– Понимаете, уважение коллег, конечно, важно. Но главное – уважение пациентов. Поэтому мы ориентируемся именно на них. Дети – это та часть нашего общества, которая привлекает особое внимание. Я уж не буду говорить банальности, что это будущее нашей нации и так далее и тому подобное, просто дети – это для кого мы все живем, весь смысл жизни в них. Поэтому надо сделать так, чтобы ребенок, который попал в беду – а болезнь это всегда беда, – получил ту помощь, которая нужна.

– В чем главная особенность лечения маленьких пациентов?

– Особенность в том, что надо найти контакт не только с ребенком, но и с его мамой. Ведь только мама может фактически настроить ребенка – как себя вести, пугать его врачом или нет. Если у мамы с врачом есть взаимопонимание – это залог успешного лечения. Это первое. Второе – подход к ребенку должен быть очень мягким. Ну попытается врач сказать строго «Сядь! Повернись! Не дыши! Открой рот!», и что? Если нет контакта с ребенком, не получится и диагноз поставить верно.

– Вы работаете главврачом более 30 лет. Каких заболеваний больше или меньше стало у детей?

– По большому счету не стало каких-то болезней больше, а каких-то меньше. Просто улучшилась диагностика тех заболеваний, которые раньше не диагностировались. Тот же врожденный порок сердца выявлялся только тогда, когда ребенок уже уходил из жизни. Определенно увеличилось число заболеваний, связанных с желудочно-кишечным трактом. Я считаю, что приход на наш рынок фастфуда – это не очень здорово. Хотя детям такая еда нравится – пирожки, чипсы, газировка. Вкусно ведь, ярко, модно! Еще снизился общий физический уровень детей. Раньше все-таки дети больше занимались физкультурой. Надо еще добавить, что детей рождается все меньше и меньше, и за каждого малыша мы боремся. В этой борьбе есть безусловные плюсы, что ребенок выживет и выздоровеет. Но есть и моменты, что эта борьба нарушает внутреннее равновесие маленького человека, в результате чего появляются заболевания, которые мы не в состоянии вылечить. Затем ребенок вырастает, и у него уже появляются собственные дети, которым болезни могут передаться по наследству.

– Создать новое отделение в существующей системе Минздрава – достаточно сложная задача. Благодаря вашим стараниям, в ДРКБ впервые в России появилось психологическое отделение. Стали ли дети быстрее восстанавливаться после травм и операций?

– Действительно, дети быстрее выздоравливают! Надо прямо сказать, что любой врач детской клиники в силу своей профессиональной деятельности становится психологом. Но когда за дело берется непосредственно профессионал, процесс идет быстрее. Для нас их работа – очень хорошее подспорье. Идея создания психологического отделения всегда лежала на поверхности, просто не у всех была такая возможность, а нам повезло – были финансы.

– Насколько сейчас престижна профессия врача? Как бывает чаще – остаются работать молодые специалисты или уходят в поисках лучшей доли?

– Моя профессия престижна не очень, потому что на первом плане сейчас, увы, финансовая составляющая, а заработная плата врачей – одна из самых низких в стране. Но она престижна с той точки зрения, что звание врача вызывает уважение. В какой-то мере мы являемся властителями души и тела человеческого. Так было, так есть и так будет. Молодежь в мединституты идет, но потом старается убежать в фирмы фармацевтические или еще куда. Но тут надо сказать еще об одном важном моменте. Сейчас в здравоохранении работает большое количество пенсионеров. С одной стороны, это хорошо – у них накоплен огромный профессиональный опыт, мы им пользуемся, а с другой – нет молодых врачей. Почему? Все крайне просто – крайне маленькая пенсия. Если человек прекратит работать, ему не на что будет жить, нечем платить за квартиру. И они вынуждены работать! Решили бы на федеральном уровне вопрос с пенсией хотя бы для врачей – тут же бы ситуация изменилась! Молодежь бы к нам пошла!

– Так уж получилось, что ранее мой домашний номер телефона принадлежал одному из отделений ДРКБ. Нам до сих пор звонят люди даже из бывших республик Союза. Скажите, пожалуйста, кто и на каких условиях может лечиться в больнице?

– После того, как у нас появилась страховая медицина, все в стране стало значительно сложнее. Раньше любой человек мог лечь в больницу и лечиться, а теперь полис надо предъявить. И даже если полис есть, но пациент с другой территории, начинаются трения. Правда, сейчас страховые компания начинают взаимодействовать друг с другом. Но все-таки высокие технологии, так называемые дорогостоящие виды медицинской помощи, не применяются пациентам из других регионов, так как страховые компании в лучшем случае бывают готовы оплатить минимальный набор. Здесь выход один – платное оказание медицинской помощи.

Я считаю, что это в корне не верно. Медицина должна быть, безусловно, бесплатной. Такая возможность у нашего государства, конечно же, есть. К сожалению, на здравоохранение в России выделяется лишь 3,6% ВВП. Считается, что если в стране на медицину выделяется менее пяти процентов, то здравоохранения практически и нет. Но вместе с тем надо сказать, что школа российского здравоохранения, педиатрическая школа наработаны годами, и, несмотря на скудное финансирование, коэффициент полезных действий в нашей медицине намного выше. Представьте себе, если мы финансируемся в 15 раз хуже, чем в Америке, то у нас не в 15 же раз меньше продолжительность жизни! Это значит, что отдача наших медиков крайне высока. Еще один важный момент – в нашей республике традиционно хорошее отношение к детству. Конечно, нас финансируют недостаточно, но некоторые регионы и того не имеют.

– Как долго тяжело больных детей будут отправлять на лечение за границу? Постоянно пишут о сборе денег, денег не жалко, но уходит драгоценное время. Неужели у нас нельзя достичь такого же высокого уровня, который предлагают зарубежные клиники?

– Фактически в нашей больнице так и лечат, причем давно. Ну, может, единицы отправляются в Москву. Просто привыкли: лучшее где – в Москве или за границей, отправьте нас туда. За границу мы вообще детей не отправляем, потому что там предлагается все, что мы делаем здесь, – операции на сердце, лечение онкогематологических заболеваний. Мы лечим абсолютно по тем же протоколам, которые применяются в той же Германии. Те же самые процедуры, те же самые препараты.

– И процент выздоровления такой же?

– Да! Да! 85% выздоровлений при лейкозах в среднем.

– Как изменится больница в рамках национального проекта «Здоровье»?

– Никак, ведь он касается лишь первичного медзвена. Но есть еще региональный национальный проект, в рамках которого мы получаем современнейшее оборудование, в первую очередь, благодаря президенту Татарстана. Это даже хорошо, что федеральный проект нас никак не касается, они не столько дают оборудование, сколько потом за него трясут.

– Как вы думаете, ввод системы врачей общей практики принесет больше пользы или вреда?

– Любое разрушение несет вред. Система давно устоялась. Есть участковые педиатры, участковые терапевты. Это дало результаты за многие годы существования. Чего тут менять-то? Кто такой врач общей практики? Подразумевается, что он должен знать все, то есть быть одновременно гинекологом, отолоринголом, урологом,офтальмологом. Но кому-нибудь придет в голову идти к такому врачу? Нет! Поэтому к системе врачей общей практики я лично отношусь достаточно скептически, хотя в сельских районах она дает хорошие результаты. Но, к счастью, система осталась в основном на бумаге. Просто терапевтов стали называть ВОПами.

– Сейчас много говорят о создании банка стволовых клеток. Насколько он необходим?

– Крайне необходимая вещь! При лечении лейкозов особенно. В мире банк стволовых клеток, конечно, есть, но чтобы разыскать те, которые подойдут, надо заплатить $23 тысячи. А для того чтобы их забрать, опять нужны деньги. Почему нам нужен свой банк? Потому что все-таки русские и те же немцы совершенно разные люди, условия жизни накладывают свой отпечаток. Банк стволовых клеток для костного мозга в Америке финансируется из расчета 600 миллиардов долларов, а у нас совсем не финансируется, полнейший ноль.

– Как вы относитесь к тому, что в городах-миллионниках закрываются детские травмпункты? Детские травматологи – особая каста, ибо травматолог взрослый может на снимке не заметить повреждения детских костей.

– Что тут говорить – конечно, отрицательно. Слава богу, у нас в Татарстане такого нет.

– Были ли случаи в вашей врачебной практике, которые вы до сих пор вспоминаете с содроганием?

– Когда я работал в сельской больнице, помню, поступило два ребенка с тяжелейшим отправлением – мальчик и девочка. Они наелись ягод белены. Четырехлетнюю девочку спасти не удалось, мальчик выжил, видимо, ему меньше ягод досталось. Любая смерть пациента – особенно ребенка – всегда удручает, мягко говоря.

– В больницу на прошлой неделе приезжала съемочная группа программы «Здоровье» и Елена Малышева. Что они снимали и когда сюжет выйдет в эфир?

– Они делали сюжет о детях, которые родились недоношенными, в результате чего возникли проблемы со зрением. Снимали, как было до и что стало после операции. Мы сейчас значительно продвинулись в развитии этого направления. А вот дату выхода сюжета в эфир я не уточнял.