Александр Славутский, художественный руководитель-директор Казанского академического русского Большого драматического театра им. В.И. Качалова: «Любимый спектакль тот, который еще не поставлен!»

Билеты в «качаловский» – будь то премьера или нет – всегда надо покупать заранее. Иначе есть вероятность, что в день спектакля билета не достанется. Основа репертуара – классика, которой так не хватает в обычной жизни. Современный зритель весьма требователен к театральному искусству. Обмануть его один раз – значит потерять навсегда.

О людях, театральных креслах, цензуре поделился своими мыслями с посетителями 116.ru Александр Славутский.

– Александр Яковлевич, вы работали в разных городах – Челябинске, Чите, Ростове. Роман с Казанью длится уже 14 лет. Могут ли казанцы рассчитывать, что вы останетесь с ними еще на многие годы?

– Раньше среди режиссеров считалось, что каждые 4-5 лет надо менять регион, театр, так как человек себя уже исчерпал. В каждом городе у меня были квартиры, но ощущения дома не было. В Ростове я снял дверь с петель, и шесть лет она простояла у стены. Не было потребности вешать ее обратно. В Казани у меня долго не было чувства, что останусь здесь навсегда, но сейчас ощущение временности ушло. Может быть, потому, что воспитал свой курс актеров, сейчас с новыми ребятами работаю, с коллективом хорошее взаимопонимание. Только тут, в Казани, я осознал, что пять лет – это ничто.

– Кстати, как труппа качаловского отметила День театра?

– Премией отметили, чего раньше никогда не было. Театр достойно работает – к нам ходят зрители, у нас неплохие доходы в свете современных установок нашей республики об оптимизации (хотя я считаю, что оптимизация – это не изъятие средств у культуры и искусства, а дополнительное вложение). Оптимизация в искусстве – это в первую очередь повышение качества спектаклей. Это возможно, когда деньги вкладываются, а не изымаются. За более чем 10 лет мы воспитали своего зрителя, который нас любит, приходит на наши спектакли не по одному разу. 27 марта мы играли одну из последних наших премьер – «Глумова» по пьесе Островского «На всякого мудреца довольно простоты». День театра стал праздником для всех – зрителей, актеров, администрации, бухгалтерии. Также мы поздравили всех первых лиц республики. Тем более, что Минтимер Шаймиев лауреат премии «Золотая маска».

– Где вы берете деньги на финансирование театра, постановку спектаклей. Дает ли вам бюджет республики, города, или приходится выкручиваться?

– Нормально финансируют. Россия – страна царей. Монархическое мышление сохранилось. Все зависит от того, какой лидер стоит во главе региона, как он относится к культуре и искусству. Дай Бог, чтоб дальше было не хуже.

– У вас же должна была открыться малая сцена. Как сейчас там обстоят дела?

– Она почти готова. Идут доводки, оформление документов. Никак не можем сговориться с поставщиками о креслах. Вопрос компетенции всегда был важным в России. Компетентный человек – это тот, кто понимает предмет разговора, а если не понимает, то приглашает специалиста, чтобы разобраться. У нас ведь до сих пор бывают случаи, когда человек из завбаней переквалифицировался в директора театра. Все должны заниматься своим делом, тогда будет хорошо всем.

– Как вы думаете, городу хватает театров? Или их должно быть больше?

– Их должно быть столько, сколько есть. Театры не создаются искусственно. Театр – это не здание. Главное, чтобы и власть понимала, что театр должен открываться под идею, под личность художника. Мы знаем десятки примеров такого рождения театров. Фоменко курс выпустил – появился театр, театр на Таганке появился под идеи, под личность Любимова, недавно курс Женовача стал театром. Казанский институт культуры не раз предлагал мне набрать режиссерский курс. Найти хотя бы пятерых. Если бы я был уверен, что наберу перспективных интересных ребят, взялся бы за это. А махать крыльями впустую уже не хочется – мне уже не 20 лет, не 30, не 40 и даже не 50. Сил, конечно, достаточно, и хочется их потратить с пользой.

– Свое творческое кредо вы определили как «Театр для людей». Разве может быть театр для кого-то еще?

– Для критиков, для сексуальных меньшинств. Один Художник хочет сам что-то сказать людям, а другой – чтобы они о нем говорили. Станиславский же считал, что нужно любить искусство в себе, а не себя в искусстве. Любящих себя в искусстве такое количество! Вы телевизор включите! Все звезды: сутенеры, «короли гламура», стриптизеры. Мне иногда хочется, чтобы была цензура. Это лучше, чем такая демократия для ублюдков. В этой ситуации духовный творческий человек становится бессилен. Происходящее – за гранью добра и зла, совести. С утра по телевидению проповедь священника, а вечером – сутенера. Почему молчат деятели религиозных конфессий? Я не ханжа, но всему есть предел. Молодое поколение развращается через телевидение. Чем человека кормить, к тому он и привыкает. Угробили российскую эстраду, и то, что осталось, называем шоу-бизнес. Все в бизнес превращаем! У нас есть уникальная вещь – российский репертуарный театр. Но с этими оптимизациями его можно превратить в придаток массовой культуры.

– Можно сказать, что в творчестве вы чаще обращаетесь к классике, чем к современным произведениям?

– А к чему еще обращаться? Сегодня в большинстве своем не пьесы, а тексты. Как у Буратино – висит картинка, а нос сунули – и пустота. Может быть, чтобы понять сегодняшний день, нужно время. Человек настолько сегодня замучен, что задача искусства – дать каплю надежды и веры. Может, я уже старый, поэтому так рассуждаю. Я за любовь к женщине, за любовь к людям. Мне всегда интересен спектакль, где есть маленький человек, его боль, его драма. А как иначе? Ведь жизнь так коротка. Мне интересно высказывание Вахтангова, что творить надо вместе с народом, под которым он понимал авангард народа. Лихачев для меня народ, Сахаров – народ, Михаил Ульянов – народ. И в основе репертуара, в первую очередь, должна быть хорошая драматургия, настоящая подлинная литература. В нашей афише Гоголь, Брехт, Островский, Пушкин, Чехов, Шолом– Алейхем, Булгаков, Дюрренматт – русская, мировая классика.

– Как вы относитесь к мнению, что одни режиссеры ставят спектакли, желая изменить мир, а другие менять себя?

– Изменить мир – сложная вещь. Сомневаюсь, что искусство может кого-то изменить, так как личность формируется до пяти лет. Но я очень надеюсь, что после спектакля человек задумается о добре, о красоте, о жизни. А себя менять… Не ставлю таких целей. Мне близок принцип Брехта, Дюрренматта, Фриша: «Поучая – развлекай, развлекая – поучай». Я закончил вахтанговскую школу, а театр Вахтангова – всегда праздник. Не люблю, когда вещают со сцены. Театр – это диалог между сценой и зрительным залом. Мы делимся мыслями, чувствами, а дальше – зритель сам делает выводы.

– Вы первым в Казани поставили на сцене драматического театра мюзиклы. Что это дало театру и вам лично?

– Я люблю музыку в спектакле, это мощнейшее средство театральной выразительности, напрямую воздействующее на эмоции. Мне спектакль сначала надо услышать, музыка нередко диктует форму. Мне нравится определение Брехта и Курта Вайля «Трехгрошовой оперы» как «пьесы с музыкой». Вот и я свои музыкальные спектакли так называю, потому что это драматические мюзиклы, имеющие четкий сюжет, историю, поставленные в традициях русского психологического театра. «Скрипач на крыше» основан на прекрасной литературе Шолома-Алейхема. Спектакль с успехом показали более 200 раз. Владимир Дашкевич нам написал музыку для спектакля «Роковые яйца» по повести Михаила Булгакова.

– Чем вас Булгаков так зацепил?

Это ж история нашей страны! Русское авось. Гады-то уже к Москве подошли, а русский снег их остановил. Спектакль об ответственности.

– У вас есть любимый спектакль в театре?

– Любимый тот, который еще не поставлен.

– Два года назад вы сказали, что задача современных художников – удержать театр на уровне его значимости, как это было в прошлые годы, и двигать его дальше. Что изменилось за это время? Стало ли вам легче или труднее противостоять поп-культуре?

– Конечно, труднее! Потому что общество становится обществом потребления. Руководители от культуры участвуют в шоу… Хочу понять, куда мы идем? Я всегда руководствовался десятью заповедями, хотя никогда не был верующим человеком в прямом смысле этого слова. Молодые же верят только в деньги. Массовая культура наступает настолько мощно, что ей может противостоять только очень мощный заряд духовности, который заложен в репертуарном театре. Много говорят об антрепризе. А вы видели хоть один приличный антрепризный спектакль? С одной стороны, демократия – это свобода, а с другой – свобода нужна, когда в обществе есть нравственные ориентиры. Этого нет. Если обезьяну посадить в «Бентли», думаете, она человеком станет? Какая задача у нас? Россию уничтожить? Посмотрите, что делается на экране. У меня показывают 50 каналов, и на каждом стрельба, кровь, разврат, деньги. Иногда что-то вдруг проскочит, как комета в космосе. Тогда я радуюсь – люди!

– Поконкретней, пожалуйста.

– Например, старый кинематограф. Но ТВ-обозреватели договорились до того, что добротные фильмы назвали нафталином. «Иваново детство» Тарковского – нафталин! Фильмы к 70-летию Збруева – нафталин! Россия – уникальная страна, сначала все растопчем, потом канонизируем и каемся.

– Говорят, что актером надо родиться. Как тогда появляются на свет режиссеры?

– Да черт его знает! Вот так вот – появился. В Челябинске.

– Продолжите, пожалуйста, фразу: режиссёр – это…

– Способ мышления, жизни. Человек, который мыслит ритмом, звуками, умеет компилировать, умеет соединить живое творчество артиста, художника, композитора и создать новую реальность.

– Главный режиссер казанского театра кукол в интервью 116.ru сетовал, что нет молодых актеров. Как решаете кадровую проблему?

– Очень просто – набрал курс и воспитываю. Это очень трудное дело, требующее максимальных душевных и физических затрат. С прежнего курса в театре осталось четыре человека. Хотя, что интересно, остались самые талантливые. Сейчас мои первые ученики – ведущие артисты театра.

– У вас есть любимые актеры?

– Те, кто может органично существовать в пределах предлагаемых обстоятельств. Жить по принципу «быть, а не казаться». Их не так много, и в нашем театре в том числе. Естественно, мои ученики – это мои ученики. С этим ничего не поделаешь. Но в труппе сейчас многие артисты могли бы назвать себя моими учениками вне зависимости от возраста. Важно, чтобы мои артисты верили мне и понимали меня. Почему моим недоброжелателям трудно? Что бы кто ни написал – будь то пасквиль или положительный материал – мы все вывешиваем на всеобщее обозрение, ничего не скрываем. Артисты посмотрели и пошли дальше. У театра есть традиции, фундамент, и, дай Бог, сохранять нам тенденцию из вчера в завтра к театру, который будет интересней, разнообразней, сильней.

– А кто ваши недоброжелатели?

– Те, кто не любит успешных, состоявшихся людей. Мне инкриминировали постановку мюзиклов. А мюзикл-то поставить сложнее! Заставить драматического артиста петь на сцене – дорогого стоит. В Америке специально учат, чтобы артист пел и танцевал одновременно. Мои это делают без особой школы. Тиранию мне приписывают. Может, она и была на первых порах. Умение отстоять интересы театра в Москве и республике – тоже дано не каждому. Все, что делается, делается во благо искусства. В нашем театре самая высокая зарплата среди артистов театров в республике. Когда я был главным режиссером, то часто не мог поднимать каких-то вопросов. Теперь я худрук и директор, и многое решается быстрее и во благо творчества.

– Как худрук и директор ставите ли вы задачу – любой спектакль должен продаваться – зрителей должен быть полный зал?

– Ставлю. Театр и спектакль существуют, если есть зритель. Хотя театры для критиков не считаются со зрителем. Им важно, чтобы пришла тетя Мотя и написала хорошо. Бывает, читаешь интересные рецензии, а потом, когда видишь спектакль – волосы дыбом встают! Чем непонятней, тем лучше, потому что трактовать можно как угодно. Один из моих учителей – Андрей Александрович Гончаров – который всегда требовал внятности и конкретности, говорил, что на сцене, к несчастью, всегда что-то получается. Можно взять хорошего артиста, художника, пьесу – и оно куда-то выплывет. А ты где? Засыпаешь с идеей Жар-птицы, а просыпаешься с пером от подушки в голове. Профессия режиссера – умение сократить дистанцию между замыслом и воплощением.

– В качаловском театре служат и ваша супруга, и ваш сын. Как работается родственникам под вашим руководством?

– Лучше у них спросить. Но мне и тут повезло! Жена – объективно талантливая актриса, сын одарен от Бога всевозможными талантами, даже в большей степени, чем я. Если бы у него еще был мой жизненный опыт, тогда вообще было бы все просто.