«Мы не знаем, что с тобой делать, ты первый, кто пришел живой»: отец пяти дочерей вернулся с СВО и рассказал, что там происходит

Красноярец Алексей Хабибуллин вернулся с СВО после тяжелого ранения. В июле колонна, в которой был Алексей, попала в засаду. А машина, в которой он ехал, подорвалась на противотанковой мине. Контрактник смог выбраться из «мясорубки», попал в госпиталь. NGS24.RU уже рассказывал, что в госпиталях его буквально чуть не угробили — в Ростове-на-Дону не хотели брать из-за того, что к концу подходил его контракт. Тогда Алексея, у которого открылось внутреннее кровотечение, буквально спас хирург в обычной городской больнице, наплевав на оформление бумажек. И если бы в ситуацию не вмешались влиятельные люди, он мог бы умереть уже не на поле боя, а в больничных палатах. И вот Алексей Хабибуллин вернулся к своим пяти дочкам, жене и родителям. Корреспондент NGS24.RU поговорил с ним.

— Расскажите, что произошло в день, когда ваш КАМАЗ подорвался на противотанковой мине?

— Их было две. Мы поехали на задание. Одна переправа была взорвана, и осталась всего одна дорога. Я уже тогда почувствовал, что будет какая-то засада, вот мы в нее и попали. Всё происходит быстро, просто взрыв. Всё мгновенно. Отключился, в себя пришел. Пулемет как держал в руке, когда в машине сидели, так же с ним в руке, метрах в 10–15 от машины, глаза и открыл. Один глаз ничего не видит, думал, что у меня его вообще выбило, ничего не понимал. Не слышал-то понятно почему, потому что контузия. А глаз, думаю, почему не видит? Оказывается, мне его кровью залило полностью. Когда оттер и более-менее начал в себя приходить, стал ориентироваться на местности. Нужно было обороняться 100%, не могли же мы просто сдаться. Умирать, так стоя и с честью.

— Что было дальше?

— Дальше по нам начали отрабатывать минометы, мы запросили поддержку огнем, но потом сами отказались от нее, потому что вместе с противником и нас тоже могли положить. Попросили другую поддержку, чтобы нас хоть как-то вытащили. Нам сказали: «Выбирайтесь сами». Мое мнение: это был опасный вариант, подкрепление могло поехать за нами — и их бы тоже накрыло, могла быть засада. Вот тогда я понял, что это наш, скорее всего, последний бой. Расставил людей, мы взяли круг обороны своей, в середине были тяжелораненые. И через поле к нам уже шли, добивать нас. Они издалека начали стрелять. Вдруг к нам подлетели наши морпехи — оказывается, они слышали радиоэфир. Я услышал, что едет техника, думал, что по нашу душу. Кричу гранатометчику: «Перезаряжайся», — потому что понимал, что нас покрошат здесь, спрятаться-то негде. Я слышу, он начал перезаряжаться, по нам уже огонь из пушек шел на уничтожение. Тут подлетела наша техника, всех тяжелораненых увезли до ближайшего населенного пункта. Нас вывезли. Но не всех. Остальные уже отходили сами налегке, потому что все боеприпасы были уничтожены. Оборона длилась 2 часа.

Самое главное, почему мы остались тогда живы, — перед тем как поехать на задачу, мы помолились. Есть такая традиция у нас. Там реально очень много верующих людей. Даже атеисты со временем начинают верить. Хочешь не хочешь, верить приходится. Мы помолились, достали святую воду, окропились и поехали.

— Как все происходит?

— Они подготовлены очень хорошо. Оснащены всем полностью. Мы освобождали там завод, видели их экипировку, оружие, видели, чем они питаются, какие сигареты курят, там Европа и Америка одна, всякие гаджеты, powerbank на 50 тысяч миллиампер. Если нам попадаются телефоны, ноутбуки, планшеты, мы все сдаем специалистам, они уже дальше по ним работают. Если кто-то не успел заблокировать, мы, конечно, смотрели, где позиции у них, чем оборудованы.

Ты заходишь в населенный пункт освобождать, а там камеры, датчики движения везде. То есть ты зашел, а они уже знают, где ты идешь, как ты идешь. Всё заминировано вокруг. То есть они по тебе работают, ты к ним просто так не подойдешь, нужно идти напролом, а это потери. Вот насколько они подготовлены.

— Вы говорили, что молились? Это у вас всегда так перед заданием?

— У нас случай был интересный, мы заблудились. Я переживал, что мы приедем к врагу такие: «Здрасьте!» Шли колонной, перед нами шла еще колонна: танки, БТР, КАМАЗы. Они от нас оторвались, буквально минут 15 разница была, и мы едем за ними следом. А там едешь, такая пыль стоит столбом. И мы где-то не там свернули, техника из колонны стала разбредаться по лесам. А та колонна, которая впереди нас ушла, ее сожгли «Градом». Если бы мы не потерялись, нас бы тоже сожгли. Тут 100% Бог отвел. Я перед каждой боевой задачей всем говорю: «Так, пацаны, тишину поймали. Кто верит, кто не верит, помолчим». Коротко помолились и поехали. Замечал всегда: куда бы мы ни попали, ничего не случалось, хотя и пули свистели, и взрывалось всё очень рядом, и осколки мимо тебя пролетают, деревья косят, все остались живы. Бог всегда поможет.

— В регионах собирают помощь военным. Доходит она до фронта?

— Письма доходят, носки, то, что вяжут. У меня рыбка до сих пор осталась. Это дети из Луганска мне делали. Это мощная поддержка солдату, особенно когда он там. Это, знаете, такой глоток из источника. Про вязаные носки люди тут думают, что они неудобные, а мы их надеваем. Ты же не знаешь, где тебя ночь застанет, в каком-то здании разрушенном или на земле в какой-нибудь лесополосе. Всё равно приходится раздеваться, чтобы тело отдохнуло. Для тех, кто на «передке», первые, вторые линии, — это роскошь, так же как и помыться.

На коптеры нам скидывались ребята, бывшие сослуживцы. Это дорого, безумно дорого — отправить один коптер. Прицелы хорошие просто космических денег стоят. Самый простой — около 250 тысяч рублей, и максимум с ним работать с расстояния 250 метров. У противника оптика на 500 метров, километр и свыше.

— Вы уже говорили про гаджеты. Что-то еще попадалось?

— Американский сухой душ. Это такой маленький вакуумный пакетик, его вскрываешь, там такая материя, тряпка. Ее в ведро воды бросаешь, получается огромное банное полотенце с такой текстурой, чтобы грязь оттереть. Полотенце это выбросил, а оно растворяется само, еще и природу не засоряешь. У них вообще много чего интересного есть, начиная от формы, одежды, обуви, в которой можно ходить вообще не снимая. А у наших — у кого кроссовок нет, в берцах ноги в кровь стирают, это такой якорь, который ты за собой тащишь. С носками у нас тоже проблемы, они очень быстро приходят в негодность. Я в этом отношении был подготовлен. Я уже знал, что мне пригодится там, какие брать носки, термобелье и обувь. Брал с учетом того, чтобы мне хватило на полгода.

— Списки необходимых вещей дают в военкоматах мобилизованным. Что на самом деле там может пригодиться?

— Я брал с собой аптечку, набирал ее здесь: жгуты, турникеты (ими проще работать), я брал их несколько, конечностей-то четыре, еще и для товарищей — про запас. Когда нам удавалось брать трофеи, я всегда набирал медицину: ножницы, бинты европейского качества. Тампоны обычные женские тоже хорошо помогают кровь остановить от пулевого ранения и даже от осколочного. По одежде самое главное — термобелье со сменкой, носки, портянки флисовые, они быстро сохнут, шнурки запасные хорошие. По обуви нужно понимать, на какой сезон ты идешь: если зимой, то летние берцы можно не брать, можно взять демисезонные, пусть они будут побольше размером, можно будет носки надеть и намотать портянки. Кроссовки обязательно, потому что всегда находиться в берцах невозможно. Перчаток в магазинах уже нет. Цены на всё взвинтили... Ребята, это таким жестким бумерангом вернется. Это меня возмущает — для кого спецоперация, а для кого погреться. Вот их в первую очередь надо забирать — и на передовую.

— Скажите, а были ли среди солдат те, кто отказывался от участия в спецоперации? Как к ним относились?

— Отказники были, их как раз много было из тех, кто пришел за деньгами. Они как увидят, что там происходит, сразу в отказ. Ребят увозили прямо сразу, они писали рапорт. Самое страшное, что ты надеешься на людей, а получается, что они тебя подставляют. Но лучше, если они сразу поймут, что им там делать нечего, чем у них там крыша съедет и они бед каких-нибудь натворят. Не надо туда за деньгами идти, их можно и в мирном регионе заработать. Но в большинстве ребята настроены только на победу. У меня внутри твердое убеждение, что победа всё равно будет за нами. А психологический настрой зависит от командиров. Когда командир хороший, за ним хочется идти.

Что меня больше всего напрягло, это то, что между подразделениями нет взаимосвязи. Если бы действовали сообща, это и тактически важно, было бы меньше потерь по составу и по технике. Но сейчас у нас сменился главнокомандующий, Суровикин — хороший мужик! Я считаю, что будут положительные изменения.

— Сейчас туда едут мобилизованные без боевого опыта, у которых срочной службы, например, был всего год или кто был всего месяц на сборах. За такой короткий срок вообще чему-то можно научить?

— За год можно обучить человека, чтобы он с нуля стал профессионалом, но нужно полностью поменять подход. Главное, чтобы у тех людей, у командиров, было желание этим заниматься не только по бумагам. А если не хотят заниматься, зачем тогда на этом месте сидеть? За зарплату, за льготы? Я считаю, психологи должны работать с людьми, которые хотят служить. Нужна подготовка хотя бы какая-то минимальная, чтобы у человека было представление о том, что ему предстоит, чтобы чувствовал свое оружие, ведь за ним надо ухаживать как за женщиной.

Я у одного там спрашиваю: «Ты оружие давно чистил?» — а он говорит, что не чистил вообще. Отправил его чистить, а он его даже разобрать не может, оружие заклинило. А если бы в бою заклинило? Это такие элементарные вещи, которые сохраняют жизнь не только тебе, но и твоим сослуживцам. Это нужно знать. Вот мобилизация показала, кто есть кто. Кто куда побежал — кто с мамой в военкомат пришел, кто за женой спрятался. Я считаю, вот уехал ты за границу, не возвращайся, тебе и там хорошо.

— А вы с каким настроем туда ехали?

— Когда я туда приехал, я уже свыкся с мыслью, что могу умереть. Как говорится, через могилу перешагнул. Тревоги меньше не становится, но нет панического страха. А простой страх остается, он же помогает быстрее передвигаться, команды лучше слышать, быстрее реагировать. Паника может человека довести до психоза, он начнет «поливать» и может своих положить. Я больше всего боялся тех, кто у меня за спиной. А с теми, с кем работали, мы спокойно себя чувствовали. Вот представьте, там спереди меня, например, на корточках сидит наш, а я над ним с пулеметом. Он во мне уверен, я в нем уверен. И мы не были знакомы до того, как там оказались. Там взгляд совершенно другой на людей. Ты в глаза ему посмотрел — и понимаешь, кто перед тобой.

— После всего пережитого когда пришло осознание, что вы уже в безопасности?

— Как только я вышел из госпиталя. Тогда у меня было предвкушение встречи с семьей, мне было радостно. Я умею быстро переключаться, несмотря на то, что я там видел и переживал.

— Чем вы сейчас занимаетесь? Наверняка проводите время в окружении семьи?

— Сейчас я бегаю и бумажки оформляю, некогда лежать. Приехал в военкомат, чтобы поставили меня опять на учет, проставили все печати, а мне говорят: «Мы вообще не знаем, что с тобой делать, ты у нас первый, кто вернулся живой, трехсотый. Как с двухсотыми работать, мы знаем». Я вижу некомпетентность, порядок нужно наводить не только там, где мы освобождаем наших русских людей, но и здесь тоже. Говорят: «Дай нам время, мы что-то сообразим». В итоге из военкомата отправили в соцзащиту. Нужно, чтобы они не только с двухсотыми умели работать, но и с теми, кто живым возвращается. Мне сейчас вместо того, чтобы долечиваться, приходится бегать с бумажками. До весны бы еще восстановиться.

— Чем вы занимались до СВО?

— А до спецоперации я занимался строительством домов, бань. Мысли продолжить работать есть, желание есть. Там у ребят, с кем дома строили, уже планы грандиозные. Я с деревом люблю работать, с натуральными материалами. Столы, уличную мебель делаю. У меня самого дом деревянный на 214 квадратов. Я вот приехал, смотрю, яблони уже выше меня выросли, я их в прошлом году посадил, маленькие кустики были. И дети выросли, вытянулись. Девчонки же вообще быстро растут, а у меня их пять. Старшей уже 22 будет.

— Пять дочек, жена, родители! Как вас семья отпустила на Украину?

— Я их постепенно готовил к этому. Но у меня всё произошло очень быстро, мне позвонили и сказали, в какое время и где я должен быть, меня провожали сослуживцы. Жену обнял, родителям позвонил, сказал, что поехал, и всё. Я не люблю вот эти вот эмоции, проводы. Я их мягко готовил, с каждым разговором они уже более четко понимали, что я поеду на спецоперацию. А как по-другому? Мне жалко человека, который ищет себе оправдание. А жена у меня — кремень. Когда у тебя надежный тыл, ты себя чувствуешь спокойнее, не нервничаешь, более разумно себя ведешь, и там это помогает. Те, кто ведет себя неразумно, быстро превращаются в груз 200.

— А какой вы папа?

— Строгий и требовательный (смеется). На самом деле, с девчонками непросто, к ним нужен подход. Меня так дед воспитал. Он в меня вложил патриотизм, любовь к Родине, ко всему, что меня окружает. Дружили мы по-настоящему, не за лайки, не за деньги. А сейчас смотришь на современную молодежь и переживаешь за них, мягко говоря.

— А что у вас за татуировка?

— Это лампа Аладдина. А там на руке — джинн. Это старый такой был прикол: потер, загадал желание — и сбылось. Не я один пользовался, друзья тоже терли. Но на СВО я предпочитал молиться. Я верующий человек. Я давно хожу в церковь, все служения я там, старался и другим людям служить, читал Библию, глубоко изучал Писание, две библейские школы окончил в свое время. Бог — он же везде, и здесь, и сейчас. Первый, кого я посмотрел и мне стало интересно — это Петр Мамонов, классный был мужик! Смотрю интервью с ним разные, и у него эту мысль услышал: тебе необязательно ехать в какие-то святые места, нужно помолиться просто, и Бог тебе даст. Вот так у меня в жизни и происходило: я работал и строил себе дом, бревна таскал шестиметровые, брус 180-й. Мы жили в аренде, это за нее надо было платить да еще и стройкой своей заниматься. Без Бога бы точно не получилось.