«Все хотят туда, где чисто, а на скорой кровь, боль и рвота». Фельдшер — о странных пациентах и дефиците врачей

Фельдшер скорой помощи Екатеринбурга откровенно поделился с нашими коллегами из E1.RU эмоциями и мыслями о работе, пациентах и коллегах. Но сделал это анонимно, чтобы можно было честно рассказать обо всем. Тут и про разных пациентов, какие встречаются, и про споры с коллегами, и про пустяковые вызовы, и даже советы о том, как правильно жаловаться и когда скорую реально нужно вызывать. Далее от первого лица.

Групп пациентов много, есть хронические пациенты, которые вызывают скорую каждый божий день на одно и то же, иногда не по разу. По сравнению со всем числом пациентов процент хроников небольшой, но их достаточное количество, и катаемся мы к ним так часто, что это становится приличной нагрузкой.

Есть еще «выходные дни», как мы их называем: когда пожилые пациенты живут одни, к ним приезжают родственники, и начинается проявление заботы, вызывают скорую. Зачем? Честно, одному Богу известно. В таких историях пациенты условно здоровые, да, у них есть хронические заболевания, с которыми они живут десятилетиями, от которых принимают постоянную терапию. Состояния обострения нет, повода для вызова скорой никакого. Но дети приехали, им срочно надо решить этот вопрос.

Есть одинокие бабушки и дедушки, и порой они вызывают медиков, потому что им нечего делать. А причина простая: вызов скорой для пациентов бесплатный, даже если он ложный. Про то, что мы платим налоги, можете мне даже не говорить, я их тоже плачу.

По поводу детей. Поводы вызовов разнообразные, список большой. Я ни слова не говорю про случаи, когда симптомы у ребенка серьезные, но, когда просто температура, причем небольшая, и вызывают скорую... С этим можно прийти в кабинет неотложной помощи. В поликлинике сейчас врачей достаточно, не думаю, что там гигантские очереди. Да даже если часа четыре потратить, ничего страшного не случится, зато уйдешь уже с назначенным лечением и пониманием дальнейших действий. А так звонят в скорую, мы осматриваем ребенка и говорим очевидную вещь: вызывайте педиатра. Эти вызовы я воспринимаю как тень. Они всегда есть, они всегда со мной, я просто делаю, что от меня зависит, и ухожу.

Для меня все пациенты нормальные, хоть меня и раздражают необоснованные вызовы. Если нас вызвали, значит, они что-то от нас хотят, вопрос в том, смогу я им это дать или нет. «Скоровских» пациентов всех видно с порога, и, когда я вижу, что пациент не наш, задаю один вопрос: «Что бы вы хотели от нас получить?». Как правило, они и сами не знают, что хотят получить и зачем нас вызвали. Внятного ответа нет.

— Вызвали, чтобы послушать, как дышит.

— Посмотрите, правильно ли он пьет таблетки.

И таких историй сотни, беспутных вызовов до фига.

Есть группа пациентов «я сам врач». Если вызвали реально по экстренному случаю, какие могут быть вопросы? Отработали, госпитализировали. А когда врач вызывает на какую-то непонятную херню, вообще не для скорой, и говорит: «Я сам врач», моя первая фраза: «Не позорьтесь. Ваши комментарии в этой истории лишние, если вы не смогли решить сами, просто дайте это сделать нам». Но в большинстве случаев попадаются всё же адекватные люди.

За много лет практики заметил закономерность: чем человек беднее материально, духовно, тем хуже он относится [к медикам скорой помощи]. Хотя раньше казалось, что будет наоборот. Вызывают в особняк на 600 квадратов из цельного бруса, 10 собак, три охранника и всё такое. Идешь и думаешь: «Сейчас мы тут ушки-то прижмем», а они даже бахилы не просят надевать. Это культура воспитания, они чуть ли не на стуле тебя к пациенту несут. И, сколько бы раз я ни приезжал на местную «Рублевку», всегда отношение одно и то же: человеческое.

Но приедешь в какую-нибудь халупу, которую пора было снести еще 20 лет назад, и начинается: «Да я, да у меня». Нищим людям угодить сложнее всего, что бы ты ни сделал. Даже если я снял ботинки, они скажут, чего у вас ноги воняют. Потому что 18 часов обувь не снимал, наверное.

Бывают разногласия внутри команды, порой мы спорим с врачами, потому что не сходится мнение в диагнозе. Не все врачи умные, это правда. А некоторых терапевтов в поликлиниках хочется обнять и плакать. Порой диагнозы рождаются из воздуха. С участковыми терапевтами мы не пересекаемся, не лезем друг к другу, а вот с неотложкой встречаемся часто, потому что они вызывают на себя скорую, чтобы мы доставили пациента в больницу.

Многие ставят диагноз «пневмония» на любой хрип. Так ты послушай пациента, там всё хрипит, свистит, чистый бронхит, ну, может, обструктивный бронхит. Характеристик хрипов на три страницы мелким шрифтом, почему они этого не знают? Это важно, потому что в некоторых случаях можно обойтись без рентгена, поставить диагноз и начать лечить сразу.

Ну ладно фельдшеры косячат, но врачи... История из жизни: коллеги из неотложки вызвали скорую помощь, чтобы госпитализировать пациента. Сделали ему рентген, в заключении черным по белому написано: «абсцесс легкого», но терапевту что-то не понравилось, отправил пациента на КТ, там снова пишут: «абсцесс легкого». Терапевт ставит диагноз «пневмония».

Как родился этот диагноз? Там даже человек без музыкального образования услышит амфорическое дыхание в легком. Такое встречается на практике нечасто, но, если его один раз услышал, запомнишь на всю жизнь. А почему нам так важно, какой именно диагноз? Потому что с пневмонией везти в одну больницу, а с абсцессом — в другую. Мы с коллегой попросили врача послушать дыхание пациента, она отказывалась, чуть ли не силой заставили. И мы оказались правы. Я считаю, что пациенты не должны страдать из-за того, что медики чего-то не знают.

Самый главный плюс в работе — у тебя есть список своих золотых врачей, и, случись что с тобой или с родными, есть к кому обратиться. Второй плюс — ты полезен обществу, ты немного помогаешь его формировать. Это маленький, но всё же плюс. Я не хочу никакого тщеславия, не присваиваю себе все лавры, но большой плюс — это то, что командной работой всех медиков — от диспетчера до врачей стационара — вы можете спасти человека в остром состоянии и дать ему еще один шанс на жизнь, прямо в буквальном смысле слова. Речь о таких острых состояниях, как инсульты, инфаркты, перитониты.

В условиях скорой помощи мы должны правильно поставить предварительный диагноз, стабилизировать человека, довезти его до стационара, чтобы дальше врачи сделали хорошо свою работу и пациент выжил. Возможно, у человека в таком критическом состоянии что-то поменяется внутри, он станет иначе относиться к себе, окружающим, возможно, у него поменяются ценности.

Я не знаю, чем люди руководствуются, когда вызывают скорую, расскажу примеры. Женщина 50 лет вызывает скорую сыну. Говорит: «Сын ушел гулять днем (ему лет 25), вечером пришел, у него рвота, больше жалоб никаких нет». Диспетчер спрашивает:

— Голова болит?

— Не жалуется.

— Сознание не терял?

— Говорит, что не терял.

— Сколько раз была рвота?

— Два.

Мы приезжаем, а там на парне живого места нет, его отмудохали так, что перелом свода черепа, парень умер в конце концов. Жалобы — «просто рвота», да ему реанимация была нужна.

Еще одна история. Диспетчеру говорят: бабушке что-то плохо (ей 80 лет), вчера съела чебурек, сегодня рвота, голову кружит. Приезжаю, а там клиническая смерть. Вот как жалуются? Явно у пациентки были абсолютно другие жалобы.

Или, наоборот, придумывают семь вёрст до небес и всё лесом, приезжаешь — а там ни фига. Особенно так любят делать москвичи, они в этом грамотные, перечисляют всё грамотно, например: «болит живот, трехкратная рвота, без сознания». Повод «без сознания» автоматически считается срочным. Или «у моего ребенка температура, кашель, сопли», и добавляют: «Ой, он без сознания». То есть к тому, что их реально беспокоит, просто добавляют «без сознания». Адекватно ты понимаешь, что это враки, а если нет? На вызов приезжаешь, спрашиваешь: «Кто без сознания?» Отвечают: «Ой, а все в сознании, не знаю, почему так решили».

Обоснованный вызов — это который действительно является экстренным. Либо острое осложнение хронического заболевания, серьезные травмы. Например, гипертоническая болезнь, криз. Он может быть обычным или осложненным. Чаще всего мы приезжаем на обычный подъем давления, когда пациенту нужно просто правильно рассосать таблетку, это терапевты должны объяснять, не мы. Проходит 15 минут, давление падает. А осложненный — это когда, например, отек легких, одышка, рвота, это стоит вызова скорой.

Что еще обоснованно: детские ожоги, травмы на производстве, ДТП, всё, что входит по стандартам в экстренную помощь. По остальным поводам обращаться в скорую глупо. Мне не жалко, я стрессоустойчивый, работоспособный, могу в машину сесть и не вылезать, но смысл нас вызывать, если мы лечение не назначаем, дозировки таблеток не корректируем, направления на обследования не даем. Это очень тонкий вопрос, но, если бы я был диспетчером, принимал бы всё подряд, потому что люди не умеют формулировать жалобы. А правильно собранный анамнез — это 50% диагноза, а у детей — так 70%.

Меня это не удивляет, приходят студенты на практику и говорят, что в скорую помощь работать не пойдут.

Я практически всегда в бригаде один, как и мои коллеги, спустя время привыкаешь, и, когда дают помощника, думаешь, что с ним делать. Ладно, чемодан таскать будешь. Почти всё можно решить в одного.

Когда пациент приходит на твою территорию — в кабинет, ты психологически чувствуешь авторитетность, а когда ты приходишь в дом, тебе надо иметь столько энергии, силы, чтобы показать свою авторитетность и заполнить собой пространство, будто ты тут хозяин, иначе они тебя просто не услышат, ни во что не будут ставить.

В работе всё решает любовь, как бы это примитивно ни звучало. Любовь — сложное явление, любить здоровых людей очень сложно, а болеющих еще сложнее. Я наблюдаю за коллегами, вижу, кто пациентов любит, кто ненавидит, кто идет сюда, потому что делать больше ничего не умеет, у них и вызовы дерьмовые. А у медиков (фельдшеров, врачей), которые любят себя, работу, проявляют сострадание, и пациенты добротнее.

Ранее мы писали о том, что по стране прокатились массовые увольнения и критическое сокращение бригад скорой помощи.