Эдуард Иванов, адвокат, кандидат юридических наук: «Реальной состязательности у нас нет, но разбить обвинение можно!»

Незрячий с детства казанский адвокат Эдуард Иванов смог, несмотря на свой недуг, стать одним из самых успешных и востребованных в своем деле. Он всегда в курсе последних изменений в законе, следит за общественной и политической жизнью страны. В День юриста корреспондент 116.ru побеседовал с защитником о современном правосудии, необходимости в России суда присяжных, адвокатской этике и многом другом.

Разнести в пух и прах

– Эдуард Николаевич, пришла ли Россия к реально состязательному процессу, когда стороны выступают и бьются на процессе?

– Реальной состязательности у нас пока нет. Потому что возможностей у государственного обвинения многократно больше, чем у защиты. На обвинение работает целая госмашина: оперативники, следователи, экспертные криминалистические лаборатории и так далее. А адвокат один, у него ничего нет, кроме своего таланта, упорства и изобретательности.

Также закон нам указывает на то, что предоставленные адвокатом доказательства требуют проверки. То есть уже имеется в виду, якобы защитник может представить что-то злонамеренное. В уголовном деле полномочия адвоката по сбору доказательств ограничены. Он может собирать справки, характеристики, заслуги человека, но ведь защита этим не ограничивается. Часто бывает необходимо опросить людей, выехать на место, провести измерения, делать фотографии. Так что декларативно состязательность процесса провозглашена, но реально мы к этому еще не пришли. Пока трудно сказать, когда мы к этому придем.

– Но всё-таки примеры, когда защита в пух и прах разносит все доводы обвинения, в российской практике есть. А в вашей личной практике подобные случаи были?

– Это редко, но случается. Многое зависит от того, насколько хорошо работает следователь. Ведь не секрет же, что качество следствия сплошь и рядом оставляет желать лучшего. Конечно, если следователь собрал все мыслимые доказательства, то эту базу трудно будет поколебать и рассыпать дело. Но бывает, что дело расследовалось плохо, и адвокату удается разрушить обвинение.

У меня в практике был такой пример. Моего подзащитного обвиняли в вымогательстве денег у потерпевшего. Якобы хотел обогатиться. Но позже удалось выяснить, что этот потерпевший купил у обвиняемого машину и не рассчитался за нее. То есть деньги не вымогались, мужчина лишь пытался вернуть свои деньги за автомобиль. Мне пришлось поездить по банкам, по нотариальным конторам, собрать документы, обратиться в ГИБДД, выяснить, где машина. Ведь потерпевший её уже успел перепродать по доверенности. В итоге удалось найти концы и выйти на нового владельца машины. Спрашивается, почему следователь этого не сделал?

В результате статья за вымогательство была переквалифицирована в самоуправство. Дело еще в том, что потерпевшего трое суток держали в чужой квартире. Но ведь его не похищали с целью отнять его деньги, а держали для того, чтобы понудить его вернуть долг.

«Адвокат дьявола»

– приходилось ли вам в своей практике исполнять роль так называемого «адвоката дьявола»? Вы знаете, что клиент действительно чудовище, но в суде есть возможность его оправдать, используя лазейки в законе и иные рычаги.

– Насчет полного оправдания – такого не было. А по поводу смягчить наказание, то конечно. Это же работа. Например, врач-хирург, оперируя пациента, не рассуждает о том, кого он лечит – дьявола или ангела.

Расскажу один случай. Мой клиент, мужчина лет 30, как-то зашел к своей знакомой в гости с початой бутылкой водки. Хозяйка по доброте душевной пустила его, накормила. Он допил с ней водку, а потом убил. Причем труп нашли совершенно растерзанным. Травмы на голове, многочисленные колото-резаные раны – тело было разрезано практически пополам. Ему было предъявлено обвинение по статье «Убийство с особой жестокостью», которая предполагает наличие не только большого количества травм, но и сильнейшие страдания потерпевшего. Но в данном случае нельзя было исключить, что женщина была убита первым же ударом по голове, а все остальные действия были совершены уже в отношении мёртвого тела.

Очевидцев не было, а по закону все неустранимые сомнения должны трактоваться в пользу подсудимого. Собственно, именно такую позицию в суде я и отстаивал: истязания были совершены в отношении трупа, а трупы, как известно, боли не чувствуют. И обвинение было изменено. Суд назначил наказание на два года меньше, нежели просил прокурор.

– Клиенты часто откровенничают с адвокатом? К примеру, признаются, что действительно виновны, но просят их защищать...

– Такое бывает крайне редко. Если уж подзащитный отрицает свою вину, то стопроцентно. Но случается, что говорят: «Да, я это совершил, но признавать не буду».

– А в случае, если адвокат знает правду от клиента, но последний официально держит иную позицию, как должен поступить защитник?

– Во-первых, адвокат не бог, он на месте происшествия не был. А если бы и был, то уже проходил не адвокатом, а свидетелем. Во-вторых, с позиции адвокатской этики защитник не может навязывать подсудимому какую-либо точку зрения. Он обязан лишь разъяснить плюсы-минусы, выгоду-невыгоду от той или иной позиции.

– Вы принципиально отказывались от каких-то дел?

– Конечно. Это происходит в том случае, когда закон явно не на стороне клиента, и я ничего не могу сделать. Допустим, клиент неоднократно судим, и помочь ему просто нет возможности. Я объясняю причины, почему мое вступление в дело ни к чему не приведет и заключать со мной договор, тратить деньги просто бесполезно. Хотя бывает всякое, люди настаивают, требуют юридической помощи.

Пристрастный суд присяжных

– Как вы считаете, нужен и полезен ли в России институт суда присяжных?

– Суд присяжных – это очень спорная штука. Ведь он возник на волне смены общественно-политического строя, когда командно-административная экономика коммунизма сменилась рыночной, капиталистической. Тогда же предполагалось, что суд присяжных – это одно из проявлений демократии. Но мнений относительно этого явления можно встретить множество, в том числе диаметрально противоположных.

К примеру, можно ли повлиять на присяжных заседателей? Конечно, можно! Почему нет? Я так думаю, во всех странах это примерно одинаково. Везде, где суды присяжных внедрялись и более-менее долго существовали, совершенствовались и технологии воздействия на присяжных заседателей. Что такое «заседатель»? Это голос улицы, голос народа. Один только этот факт не означает, что суд присяжных – вещь хорошая. Толпа на улице – это тоже народ. Но что такое проявление толпы – мы все прекрасно знаем. Что у нас, что за границей – толпа безумна. Я не хочу сказать, что суд присяжных как таковой плох. Но как все человеческие достижения он имеет свои недостатки. Где-то от этого явления отказываются, считая, что нужно переходить к профессиональным судьям.

– Мне вообще довольно трудно представить абсолютно беспристрастного присяжного заседателя...

– Здесь необходимо учитывать специфику обвинения. Допустим, мужчину обвиняют в изнасиловании 7-летней девочки. У присяжных наверняка есть дети, у кого-то может быть такая же дочь. И в этом случае они точно его не пощадят. Так что нужно учитывать еще и психологию заседателей.

«Выпотрошить» свидетеля

– Какую роль в судебном следствии играет перекрестный допрос? Такой вид допроса действительно раскрывает слабые места в показаниях свидетеля?

– Давайте представим себе самого обычного среднестатистического человека. По мере отдаления во времени от интересующих суд событий его показания становятся все более скудными. И свидетель в этом не виноват, он не обязан помнить всё до мелочей. Его жизнь наполнена событиями, которые для него имеют гораздо большее значение, чем те показания, ради которых его «дёргают».

Кроме того, индивидуальное восприятие и воспроизведение приводят к тому, что события просто стираются из памяти. И вот свидетель попадает под перекрестный допрос. А что это такое? Это когда два человека по очереди, а то и перебивая друг друга, выспрашивают у него подробности. Каждый из допрашивающих делает это со своей целью. Вот обвинение хочет сделать «уликового» свидетеля, пытаясь вытащить из него нужные показания для поддержания обвинения. В то же время защита пытается обратить речь свидетеля на пользу подсудимого. Это всё варианты психического нападения. Вопросы задаются только с целью выпотрошить человека, чтобы он рассказал что-то полезное для каждой из сторон.

– Это сбивает человека?

– Конечно же, свидетель может растеряться. В этом случае желающая того сторона может запутать его. Для того чтобы угробить показания человека, нужно загрузить его подробностями. А вот помнит ли он, во что он был одет в тот день? Или какая была погода на улице, на каком транспорте и к какому времени он попал в то или иное место. Вспомнить всё это невозможно.

Есть еще и второй приём – это сбить свидетеля с толку и вывести его из душевного равновесия. Он говорит в определенной манере и одним темпом. Достаточно сбить его в какой-то момент вопросом… или поставить вопрос таким образом, что человек возмутится. Ведь его можно вывести из себя даже не оскорбляя, просто сказав то, что его заденет. Свидетель выйдет из равновесия и не сможет сказать то, что хотел до этого. Этими «приемчиками» пользуются и опытные государственные обвинители, и защитники. Перекрестный допрос – это существенный психический прессинг.

– Случается, что на соглашения во время или до суда идут адвокат и гособвинитель?

– Конечно, случается. Мы все понимаем, что речь идет о жизни, здоровье и сохранности имущества живого человека. Живодеров-крокодилов среди правоохранителей не так уж много. Понятно, что чистосердечное признание смягчает вину. В этом случае можно и даже нужно защитнику с прокурором договариваться.

Более того, они должны пойти вместе к судье и обсудить пределы, до которых могут быть применены смягчающие обстоятельства. А если у нас подсудимый несовершеннолетний мальчик? Мы договоримся, как-то его пощадим, а он больше к нам и не попадет. Речь идет о живых людях, и нам это небезразлично. Я как адвокат думаю, что такая же позиция и у судей, и у обвинителей. Я бы хотел, чтобы у нас у всех было меньше работы, меньше преступности.

– В законодательство регулярно вносятся поправки и изменения. Как вам удается отслеживать эту ситуацию и быть в курсе?

– Я хорошо пользуюсь компьютером, у меня стоит электронная правовая база, которую систематически обновляю (на компьютере Эдуарда Иванова установлена специальная программа, озвучивающая все действия. – Прим. авт.). Кроме того, я постоянно общаюсь с коллегами, которые выписывают газеты, слушаю радио и телевизионные выпуски новостей. Поэтому я постоянно нахожусь в курсе того, что происходит, и даже того, что предполагается. Я знаю, к примеру, что планируются большие изменения в Уголовном кодексе. Президент России считает целесообразным либерализовать 68 статей УК. Я просто обязан быть всегда в курсе – это крайне важно для меня как для профессионала и для моих подопечных.