Есть ли у нашей школы «Килэчэк»?

Рубрика «Персона недели» на этот раз будет в не совсем привычном формате – вместо одной в ней будут две персоны: известный публицист Лев Овруцкий и министр образования и науки РТ Альберт Гильмутдинов.

19 августа, выступая на республиканском педсовете, министр образования и науки РТ Альберт Гильмутдинов представил общественности новую концепцию, получившую название «Килэчэк» («Грядущее»).

Сегодня он обсуждает ее с публицистом Львом Овруцким.

Школа – как она есть

Л.О.: Перефразируя Черчилля, есть ложь, большая ложь и наша школа.

Главная ложь – будто все дети одинаково талантливы. Правда в том, что Бог одарил их по-разному. Даже язык сопротивляется этой лжи. Ведь когда мы, например, говорим «одаренные дети», подразумевается, что есть дети и неодаренные. И это так же естественно, как то, что есть красивые люди, а есть просто симпатичные. Дамы «просто приятные» и «приятные во всех отношениях».

Ложь начинается с первого класса, когда ученику, заслуживающему двойку, ставят тройку, и кончается выпускными экзаменами, когда их за учеников сдавали учителя. У нас ведь практически все получали аттестаты зрелости. Разве не поразительно?

Эта ложь поддерживается тем, что на учителя давит администрация, побуждая ставить незаслуженные трояки. Лживы расхожие фразы: «Нет плохих учеников – есть плохие учителя» или «Ставя двойку, учитель расписывается в собственном непрофессионализме». Если бы все были хорошими учениками и замечательными студентами, откуда брались бы на свете плохие учителя?

Ложь распространяется по школе как лесной пожар, так как совершается открыто и без стеснений. Дети видят, что оценки выставляются не по справедливости. Тот, кто не может, но изо всех сил старается, и тот, кто ничего не делает, часто получают одну и ту же оценку. Коль это справедливо, то зачем мне стараться? Так школа порождает социальное иждивенчество и паразитизм.

Каждый человек должен заниматься делом, будь то учеба или труд. Дело должно приносить удовлетворение. Это единственный способ разумной, конструктивной самореализации. Нет чувства удовлетворения, появляется пустота, которая заполняется хулиганством, водкой или наркотиками. И это часто происходит с теми, кто не способен к учебе, но кого, вопреки природе, насилуют, принуждая учиться.

А.Г.: Если я правильно понял, вы нападаете на сам принцип всеобщности среднего образования…

Л.О.: Именно! Всеобщее образование для народа – это великий демократический принцип. Всеобщее среднее – извращение и маразм. Главное – непонятно зачем? Кто-нибудь из деятелей наробраза задумывался над тем, что и через 30-40 лет останется сотня массовых профессий, для которых вполне достаточно начальной или семилетней школы? Продавцы, дворники, уборщицы, грузчики, парикмахеры, официанты, горничные, санитарки, фельдшеры, водители, строители, промышленные рабочие и прочие «синие воротнички», не говоря уж спортсменах, шоу-бизнесе и пр. Полагаю, даже для большей части так называемого «офисного планктона» вполне хватило бы семилетки – особенно если учесть, что к 5-6 классу подростки вполне успешно овладевают компом. Ну и зачем государству пускать на ветер колоссальные ресурсы, которых школе так не хватает, правда, для других целей?

А.Г.: Я, пожалуй, не соглашусь с вашим тезисом, что среднее образование не должно быть всеобщим. Без нормального базового образования даже официантка работать не сможет. Даже чтобы включить микроволновку, какое-то образование необходимо, это особенность ХХI века. Сейчас требования к интеллекту гораздо выше, чем это было в предыдущие времена…

Л.О.: …Извините, что перебиваю, но с микроволновкой управляются 12-летние дети, а в 15 лет они уже овладевают компьютером. И что характерно, безо всякого среднего образования…

А.Г.: …Но я с вами соглашусь в том, что не все дети одинаково талантливы. Как очень сильно отличаются их физические способности, так же – интеллектуальные способности. Поэтому всех в одно русло загонять, конечно же, нельзя. Необходимы разные варианты среднего образования, я выступаю за вариативность.

Л.О.: То есть разные упаковки, но товар один?

А.Г.: Можно и так выразиться. Сегодня существует, с моей точки зрения, достаточно прогрессивная, хорошая вещь – профильное образование. То есть ученик может выбирать уже ближе к старшим классам направление своей будущей жизни и к нему целенаправленно готовиться. Профили гуманитарные, естественно-научные, физико-математические и технологические.

Есть люди, которые, как я говорю, «думают руками». Никогда не забуду один случай. Я будучи студентом и аспирантом объездил весь Север, работал каждое лето по 2-3 месяца. У нас в экспедиции был человек, который водил «Ураган». Это огромная машина, которая перевозит межконтинентальные баллистические ракеты, тягач. Так вот, этот «Ураган» однажды сломался. И приехали главный механик, главный инженер, люди с высшим образованием, разложили схемы, день копаются, два, три, потому что водитель в запое. Но когда он вышел из запоя, залез внутрь, час покопался, все завелось, машина поехала. Человек починил сложнейшую технику, хотя он, может быть, читать не умеет. Есть такая категория людей, которые «думают руками», и таких примеров масса: электрики, сантехники, автослесари. Пришел, подкрутил, и все заработало. Поэтому таких людей не надо держать в академической школе, им нужно давать рабочие профессии.

Л.О.: Прекрасный пример, говорящий как раз о том, что среднее образование не должно быть всеобщим и обязательным. Ваш водитель читать толком не научился, а в сложнейшей технике разбирается как бог. Полагаю, и с микроволновкой он разобрался бы. У нас 16-17-летние подростки, нетвердо ориентирующиеся в таблице умножения, должны заниматься дифференциалами. Ясно, что они, составлявшие шумную «галерку» в 6-9 классах, в 10-11 ведут себя адекватно ситуации, то есть как звери в клетках. Заставьте подростка смирно, сложив руки, сидеть за партой по 7 часов кряду, при этом не понимая ни словечка из того, что говорится, – результат очевиден: он разлагается, гниет заживо.

А.Г.: Еще раз, подводя итог этой части нашей беседы: я за то, чтобы у людей было хорошее образование, но в соответствии с их талантами и призванием.

Пейзаж после ЕГЭ

Л.О.: Что в РТ показал ЕГЭ – известно, данные опубликованы: 6 процентов завалили русский язык, 10 процентов – математику. Насколько, по вашему мнению, эти результаты отражают реальность?

А.Г.: Я совершенно определенно могу заявить, что ЕГЭ реальность высвечивает, я на этом настаиваю. В отличие от некоторых, я являюсь последовательным сторонником ЕГЭ. Да, эта система не идеальна. Любую форму аттестации можно критиковать. Однако преимуществ у ЕГЭ гораздо больше, чем недостатков.

Говорят, что это придумали американцы, что это только для них хорошо, а для нас не очень. Это не так. На итоговую аттестацию по технологиям ЕГЭ перешел весь развитый мир: Северная, Южная Америка, Европа, Юго-Восточная Азия.

По поводу объективности и реальности. Рособрнадзор опубликовал статистику по всем регионам. В качестве критерия макроскопической объективности были взяты две очень простые цифры: первая – количество высокобалльников, кто сдал на 80 и выше баллов, вторая – число призеров всероссийских олимпиад. Очевидно, при объективном проведении ЕГЭ чем больше в регионе призеров олимпиад, тем больше должно быть высокобалльников. Теперь можно пойти дальше и количественно измерить своеобразный индикатор объективности проведения ЕГЭ в том или ином субъекте РФ. Для оценки достаточно сосчитать отношение, то есть первую цифру поделить на вторую. И чем это отношение выше, тем в этом регионе объективнее результаты ЕГЭ. У нас эта цифра равна 1,34, больше всех в РФ, больше всех.

Л.О.: У нас призеров олимпиад оказалось даже больше, чем стобалльников…

А.Г.: …Верно. А на втором месте Нижегородская область – у них 1,25, потом Санкт-Петербург – 1,21. Я, находясь внутри системы, твердо знаю, что в целом нашим результатам можно доверять. Хотя еще раз подчеркну, что и у нас есть, как мы деликатно выражаемся, «странные результаты». Например, есть школа, где обучение всем предметам идет на татарском языке все 11 лет. Но когда они пишут ЕГЭ по русскому языку и получают результаты, значительно превышающие среднереспубликанские, – разве это не странно? Мы легко выявляем такие аномалии и предупреждаем: «Коллеги, не надо играть с огнем».

Л.О.: Ну и как, перестают играть?

А.Г.: Они нас слышат. Поэтому у нас в целом уровень объективности проведения ЕГЭ хоть и не идеальный, но опять-таки приемлемо высокий. С этого курса мы не собьемся. Логика здесь очень простая: если будем дурачить самих себя, качественного образования точно не построим.

Л.О.: Очень рад это слышать. Но все же мой вопрос был несколько о другом. На мой взгляд, ЕГЭ лишь приоткрыл бездну, в которую провалилась наша школа. Я как бывший учитель-словесник не могу поверить, что русский язык не знают лишь 6 процентов выпускников. По-моему, эта цифра занижена на порядок. Поэтому мне смешно слышать ламентации тех, кто отстаивает выпускные сочинения. Если бы они писались при тех мерах информационной безопасности, которыми обставляется сдача ЕГЭ, уверяю вас, более половины написали бы на двойку. Более половины! Еще хуже обстоят дела с математикой. Это доказывают не только результаты ЕГЭ, но и выбор предметов для сдачи ЕГЭ, о чем, кстати, упомянул М. Шаймиев на августовской конференции, и «бегство от математики» при выборе вуза.

Несколько лет назад в Думе проводили диктант. Четверку получил только доктор философских наук Жириновский, была еще пара «трояков», остальные получили двойки. И это политическая элита страны!

А почитайте документы, которые выпускают наши суды, прокуратура, милиция, муниципалитеты… Там по десять ошибок на странице. А ведь все писали некогда выпускные сочинения в школе и вступительные в вузе. В итоге – кошмар.

Вот вы тестировали группу учителей, я видел это на сайте Минобраза, выяснилось, что половина не смогла преодолеть планку в 80 баллов. Как же они будут готовить стобалльников?

А.Г.: Хочу быть правильно понятым: вопросы образования и решения, которые мы ищем, очень часто выходят за пределы собственно образования. Здесь и политика, и экономика, и ментальные аспекты.

Рособрнадзор определяет порог, ниже которого считается, что человек экзамен «не сдал». Вы говорите, что этот порог слишком низок, и по большому, «гамбургскому», счету с вами можно согласиться. Но если задрать планку слишком высоко, тогда у нас в республике двоечников оказалось бы не две тысячи, как сегодня, а 20 тысяч. И что бы мы с этим делали?

Л.О.: А что мы делаем с теми, кто сумел буквально переползти через этот позорно низкий порог? Говорим им: теперь ступайте, детки, в университет. Не самообман ли?

Мне кажется, завали ЕГЭ половина выпускников, мы увидели бы реальную картину и схватились бы за голову. Мы бы сказали: в школе творится не комедия и даже не драма – трагедия! А не так, как у нас принято: «определенные достижения», «отдельные недостатки»…

А.Г.: Сейчас это понимание есть. Понимание того, что в образовании произошло драматическое падение качества. Я об этом много раз говорил, в том числе и с самых высоких трибун. Главная проблема – потеря качества образования. А в высшей школе наблюдается просто профанация. Это правда. Мы это признаем и не только здесь. Но реальная жизнь, уж извините, отличается от публицистики. В реальной жизни нельзя делать резких движений. Благодаря ЕГЭ мы ситуацию увидели и сейчас постепенно будем ее выправлять.

Начни с начальной

Л.О.: Как? Что будет меняться в школе с введением ЕГЭ? Вы предлагает тотальное тестирование. Отлично, провели тестирование, человек получил двойку, что с ним дальше делать? Оставите на второй год? Вот вы продекларировали лозунг «В начальной школе ни одного троечника!» Но как этого добиться? К сожалению, в вашей концепции не описан инструментарий.

А.Г.: Главная задача начальной школы – научить детей грамотно писать, считать и читать. Поэтому когда мы говорим «ни одного троечника на выходе из начальной школы», то, прежде всего, ставим перед собою вопрос: решаема эта задача? Я отвечаю: да, решаема. Каждого ребенка можно научить уверенно читать, считать, писать.

Эта задача решаема. При всей простоте этого вывода нужно его четко сформулировать, потому что глупо ставить заведомо нерешаемые задачи. И главное здесь не формальные показатели, главное – понять, что если ребенок – а в этом возрасте они обостренно все воспринимают, фиксируют и адекватно через себя преломляют – сравнивая себя с соседом по парте, ударником или отличником, начинает ощущать себя неуспешным человеком, то это беда. Есть законы компенсации, он хочет самоутвердиться. А как? Кулаками, курением, непослушанием и т. д.

Если ребенок выйдет из начальной школы с ощущением провала и ущербности, его жизненная траектория отклонится в сторону, и отсюда произрастают многие проблемы – наркомания, преступность и т. д. Решение этой задачи – наилучшая профилактика наших будущих проблем.

Наши дети должны покинуть начальную школу с ощущением, что они все успешны, что у них в жизни все в порядке. Это принципиально важно. Это находка не наша, а психологов образования.

Л.О.: Звучит многообещающе, но я возвращаюсь к вопросу об инструментарии.

А.Г.: Как решить эту задачу? Обычно в школе параллель из четырех классов. Примерно четверть детей «проблемная». Мы формируем из этих ребят класс, и лучшие учителя из параллели будут давать им один-два урока дополнительно. Этим детям мы за счет государства додаем то, что они не смогли получить в своих семьях. Или от природы.

Л.О.: В вашей концепции намечено проводить, начиная с 7 класса, фронтальное тестирование. Я хочу понять, что будет по итогам этого тестирования. Один вариант: получил двойку – ступай в ПТУ или оставайся на второй год. Другой: мы тебя готовы учить все 11 лет, но, может, за это время ты сумеешь овладеть лишь программой семи классов.

А.Г.: Мы видим этот вопрос по-другому. Я начну с того, что мы это тестирование будем проводить уже на выходе из начальной школы. Разумеется, тестирование не должно висеть «дубиной» над детской головой. Это не государственная итоговая аттестация, не экзамен, это просто мониторинг: садись и напиши то, что ты знаешь.

У меня на столе папка материалов международных исследований грамотности детей. Вот по этим международным стандартам мы и будем проводить тестирование в начальной школе.

В 7, 8, 9, 10 классах будем фронтально тестировать по четырем предметам: русский язык и математика обязательные – это базовые предметы, и две дисциплины, которые дети выбирают сами, с которыми они собираются связать свою жизнь.

Что даст, как мы ожидаем, систематическое тестирование? Во-первых, у нас развитие детей как на ладони: кто «пошел в рост», кто стоит на месте, кто деградирует. Во-вторых, работа учителя – то же самое. В 7 классе – такой-то результат. В 8 классе – оценки либо возросли, либо снизились. Динамика прозрачна и легко отслеживается. Мы видим не только работу каждого учителя, но и всей школы, всего района и всей республики.

Несомненно, у нас будут учителя, которые покажут прекрасные результаты, и те, кто окажется недостаточно подготовлен и компетентен. Соответственным будет и вознаграждение за труд, без уравниловки.

Л. О.: А что будет со слабым учителем? Он десять или двадцать лет бездарно, но добросовестно трудился. Его отсутствием надбавки к зарплате не смутить, и из школы он сам не уйдет. Да и куда?

А. Г.: Конечно, это серьезная проблема, но решать мы ее намерены, ставя во главу угла все же интересы детей. Мы соберем таких учителей и скажем: ребята, у вас не все в порядке, давайте разбираться. Вот этот, например, боится компьютера – я нарочно утрирую – тогда мы ему предлагаем программу переподготовки по информатике. На следующий год вновь тестирование. Вот если он еще раз попадет в худшие 15 процентов, тогда я его приглашу и скажу: коллега, вам надо уйти из школы: это не ваше призвание.

Не надо бояться говорить слабому учителю, что он слабый. Возможно, человек талантлив не в педагогике, а в чем-то другом. Пожалуйста, ищи и находи себя, но только не за счет детей, которые имеют право на достойное образование.

Кто на новенького?

Л. О.: Даже в советское время, когда учителя получали совсем неплохо, пединститут считался отстоем. Туда в основном шли те, кто больше никуда не надеялся поступить. Что говорить про нынешнее время и нынешние зарплаты? Не удивительно, что даже выпускники «педа» не желают работать по специальности. Я смотрел ваши данные: лишь 20% выпускников педвузов добираются до школы.

Посмотрите кадровую статистику. Мужчин единицы, да и те физруки и военруки. Женщины – предпенсионный и пенсионный возраст. Девушки приходят на два-три года, затем выходят замуж и меняют профессию. Возрастная категория 35-40-летних, одновременно опытных и трудоспособных, исчезает. Между молодыми и «стариками», точнее «старухами», возник гигантский разрыв, что подрывает принцип преемственности.

С 1992 учителя брошены в пучину нищеты. Уже почти 20 лет они не могут ни приодеться, ни приобрести книжку, ни подписаться на газету. Уж не говорю о поездке за границу или даже по стране. Их удел – телесериалы.

Учителя озлобились. Учителя живут совсем в ином мире, нежели их ученики. Дети жестоки, они с насмешкой относятся к тем, кто в их глазах «лузеры», неудачники. В любом случае успешными людьми, если не вдаваться в пафосную риторику, их назвать нельзя. Какой там из них пример для подражания? А ведь именно через этот психологический механизм идет воспитание, а не через скучные поучения и нотации.

И вот теперь к этим, очень мягко говоря, малоуспешным людям приходит начальство и говорит: сделайте наших детей успешными. Вы не знаете, как победить в конкурентной борьбе? Прекрасно! Тем легче вам будет сделать наших детей конкурентоспособными. Вы 30-40 лет талдычили на уроках одно и то же, вы давно отвыкли – если вообще умели – самостоятельно мыслить, вы уже 20 лет почти ничего, кроме классного журнала, не читали. Замечательно! Ать-два – переходим к инновационным процедурам! Смелее включайте свой могучий интеллектуальный потенциал!

Я так понимаю, что вы мою оценку учительства разделяете?

А. Г.: Концептуально – да. Вы совершенно правильно ставите вопрос о престиже, статусе учительства, его материальном положении. Это даже не корень проблемы, а корень корней. Почему престиж учительства низок? Сидит ребенок, видит человека потерянного, «лузера», как вы выразились. Разве ему захочется пойти в педвуз? Нет. Поэтому в пединститут идут самые слабые. И из этих слабых 60 процентов идут куда-то в другие сферы, 40 – в школу, причем, в ней остается лишь 20 процентов. И оставаясь от безысходности в школе, они еще более понижают престиж учителя. Дурная бесконечность, которую нужно когда-то прервать.

Л. О.: Вот чем мне импонирует ваша концепция? Вы взяли быка за рога и сказали: главное – учитель! Ничего не будет работать – ни прекрасные здания, ни дорогостоящее оборудование, если в школе не появится талантливый учитель. Но вот подходы к решению этой задачи мне представляются по меньшей мере спорными. Вы поставили диагноз: пединститут слаб, пединститутский абитуриент слаб. Естественный и напрашивающийся рецепт: давайте усилим пединститут и привлечем сильного абитуриента. А как его привлечь? Прежде всего, зарплатой. Нужно так быстро, как позволяет экономика, поднимать зарплату учителя, делая ее выше средней.

Вместо этого, как я вижу, вы все это отбросили, а на первый план выдвинули привлечение способных молодых людей из других непедагогических сфер. То есть вместо фронтального наступления – прорыв в узкой полосе.

Я хотел бы сослаться на одного из лучших педагогов страны, директора престижнейшей московской гимназии №57 Сергея Менделевича. По его наблюдениям, когда начали добавлять педагогу «лужковские» и стал он получать 40-50 тысяч (а в Москве средняя зарплата 34 тысячи), в школу потянулся молодой и толковый учитель. Пока только единично, но лет через пять, уверен Менделевич, это будет волна. Самое главное, говорит он, учитель перестал быть социальным изгоем, и ему уже не стыдно признаться в своей профессии. Почему бы и нам не пойти по этому пути?

А. Г.: Когда мы говорим о кризисе учительства, не будем забывать, что есть потрясающе сильные и талантливые учителя. Но нужно привлечь в школу учителей-лидеров. Должны прийти люди успешные, с лидерскими качествами, которые бы состоялись в любой другой профессии. Они могли бы стать успешными предпринимателями, директорами и т. д.

Л. О.: Но вы их приглашаете в учителя?

А. Г.: Да. Точно так, как привлекают сильных людей процветающие компании, мы должны, если угодно, заманить сильных людей в школу. Прежде всего, конкурентной зарплатой, а пока у нас, к сожалению, зарплата учителя на 35-40% ниже средней по республике. Далее – доступное жилье по ипотеке. Третий стимул – программа «Алгарыш», по которой за счет бюджета РТ мы посылаем учиться и на стажировки лучшую нашу молодежь за рубеж. Мы откроем там педнаправление, будем направлять учителей в Великобританию, Финляндию, США и Сингапур. Пусть съездят, посмотрят лучший мировой опыт и будут его внедрять у нас.

Л. О.: Чем меньше отсебятины, тем больше мне это нравится. И все же – Сингапур далеко, а Москва рядом. Почему бы не позаимствовать ее опыт, тот опыт, о котором говорит Менделевич?

А. Г.: Важно привлечь в школу успешных людей, которые вдохнули бы в нее новую жизнь. Людей, от которых школа бы засияла. Это, например, молодые кандидаты наук. Если кандидат химических наук – должна быть способность учить детей, тяга к детям. Мы их «поштучно» будем отбирать. Кандидат физико-математических наук преподает физику, математику. Вторая фокусная группа – это магистры сильных университетов. Только лучшие. Мы их будем искать и приглашать, потому что они талантливы и амбициозны. Я буду с каждым из них встречаться. Слушай, ты талантливый парень (девушка), давай через пять лет становись кандидатом наук, но работай учителем. А мы тебе будем помогать.

Л. О.: Направляя лучших кандидатов и магистров в школу, не забываете ли вы, что вы министр не только образования, но и науки?

А. Г.: В педагогике сегодня инноваций не меньше, чем в технологиях. И вместо того чтобы быть «бумажным» педагогом, из одной книжки переписывать в другую, а в жизни не видеть ребенка (у нас и профессора есть такие), он будет настоящим профессионалом, делающим науку на собственном опыте. Через какое-то время у нас будут кандидаты, доктора наук, работающие учителями. Талантливые люди, сияющие, к которым будут тянуться другие. Если лучший из выпуска пойдет в учителя, за ним потянутся. Нам нужно создать ручеек, который потом превратится в реку. Люди пойдут в эту профессию. Мы должны привлечь в учительство сильных. Заменить «лузеров» и аутсайдеров людьми успешными, состоявшимися.

Л. О.: (Я должен отметить для читателя, что в этом месте глаза у министра загораются.) Что до меня, то я по-прежнему полон скепсиса. Мне кажется, это не пойдет. И прежде всего потому, что ваших «выдвиженцев» отвергнет консервативное учительское сообщество. Они утонут там как мухи в молоке. Их «сожрут». Представьте себе учителя, который проработал 30 лет, а таких значительная доля. И он даже не мечтает о такой зарплате, какую получит молодой магистр, еще не давший ни одного урока. Не уверен, что учительству это покажется разумным и справедливым.

А. Г.: Здесь проблема, вы правы, но имейте в виду, что зарплата новичка не за счет школьного бюджета. Деньги пойдут из других источников. Например, когда мы обсуждали эту идею с мэром Казани, он сказал, что готов приплачивать этим молодым лидерам из городского бюджета.

Л. О.: На моей памяти Метшин – первый казанский градоначальник, который выражает столь неподдельный интерес к школе.

А. Г.: Верно. Но должен сказать, что я говорил со многим мэрами – Челны, Елабуга, Нижнекамск – и все они готовы поддержать «Килэчэк». И, наконец, не забывайте, что это Президентская программа.

Л. О.: А вы считали, во что это выльется, – в рублях и тугриках?

А. Г.: Расчеты еще не завершены, хотя ясно, что сумма будет внушительная. Однако мы не так богаты, чтобы позволить себе дешевую школу.

Л. О.: Что ж, на этой радостной ноте…