«Я 24 года билась, но ничего не смогла сделать». Разрывающая сердце история женщины из Казани, которая потеряла всё

— Говорят, есть белая полоса в жизни, а есть черная. У меня — черная и серая, — говорит Гульнара Хамидуллина.

Вы пока с ней не знакомы, но ее история точно вас тронет за душу. Она жила на больничных койках своих детей с инвалидностью, с которыми одна осталась фактически на улице, похоронила дочь, умиравшую страшной смертью, и накопила уйму долгов, потому что платить по счетам было нечем. Испытания Гульнары еще не закончились, но в ее жизни появилась надежда.

О встрече с Гульнарой мы договорились заранее. Она радушно пригласила нас в гости в свою новую квартиру в «Салават купере». Хозяйка встречала в домашнем костюме и всё переживала, что выглядит неважно, попросив не снимать ее. Гульнара вежливо приглашала пройти в прихожую, заставленную огромными коробками. В них — вся жизнь ее семьи, в которой остались только она и сын. Из открытых коробок виднелись посуда, постельное белье, наверняка где-то на дне лежали архивные фотографии, когда в жизни Хамидуллиных было еще солнечно.

В новую квартиру из старой съемной переехал и спальный гарнитур сына Гульнары. Все выходные семья занималась его сборкой. Еще расставлением комнатных цветов, которые тоже кочевали всю жизнь вместе с ними, и наведением порядка. Такие хлопоты Гульнаре Хамидуллиной переживать не впервой, в ее жизни было много переездов.

Но так было не всегда. С отцом своих детей Гульнара познакомилась в Казахстане. Поженились, родилась дочка. Позже ей поставили диагноз «сахарный диабет». Когда девочке исполнилось 7 лет, семья переехала в Казань: в Казахстане каждую пачку инсулина приходилось покупать за 100 долларов. К тому же нередко врачи продавали просроченные препараты. Обанкротили, говорит Гульнара.

Тут Хамидуллины решили купить дом в Мирном и завести еще одного ребенка. Так в их жизнь пришел мальчик. Зарплата мужа позволяла содержать семью и платить 30 тысяч ипотеки каждый месяц. Но недолго.

Скоро с финансами начался напряг, супруга Гульнары из Москвы перевели на работу в Казань с соответствующим понижением зарплаты. А потом и обанкротился банк Хамидуллиных. Глава семьи начал пить, не выдержав тяжелого удара судьбы по голове. Супруги развелись, а их дом продали с молотка почти за бесценок. Гульнару тогда с двумя детьми попросили его освободить.

— Дочь уже тогда была слепая из-за диабета, у нее была инвалидность первой группы. 24 года я билась, но ничего не смогла сделать. Так она и ушла, не дожив до нашего новоселья. Муж теперь может раз в месяц позвонить. Узнал вот, что мы переехали — и всё, толку-то, — говорит Гульнара и тяжело вздыхает.

Она делает так всякий раз, когда речь заходит о дочери. Она знает, как тяжело терять родного человека, но также признает: жизнь ее девочки была уже пыткой. Даже врачи украдкой говорили: ей лучше уйти.

Совсем плохо 31-летней девушке стало после очередного диализа. Она перестала дышать. Дочь Гульнары подключили к аппарату. Неделю она лежала без сознания, хотя ее маме и казалось, что она всё слышит. Однако долго находиться на вентиляции легких нельзя, врачи решили делать трахиостому (отверстие в трахедии для облегченного дыхания. — Прим. ред.). Но после этого наркоза дочь Гульнары больше не проснулась: ушла через сутки, не приходя в себя.

В детстве девочка не отличалась от других детей: подвижная малышка, любившая маму и папу. Еще мороженое и кататься на качелях. Но пришла болезнь, детство перекочевало с детской площадки в больничную палату. Сахарный диабет потихоньку убивал организм, посадив девочку сначала в инвалидную коляску, а потом и лишив зрения.

— Последнее время был просто кошмар. У нее по очереди все органы отказывали. На сердце нашли образование, хирург даже трогать отказался, в этом уже не было смысла. Ноги отказали, я ее на себе таскала, пальчики почернели, началась гангрена. У нее был такой абсцесс (гнойное воспаление. — Прим. ред.), ей вырезали половину ягодицы. А она уже даже боль не чувствовала. Лежит человек и гниет, — произносит собеседница. Старается, чтобы голос не дрожал, но он предательски срывается. Гульнара берет паузу.

В комнате повисает тишина. Разбавляют ее лишь стрелки часов, которые тикают уж слишком громко.

В то же время, пока старший ребенок был в реанимации, младший тоже находился в больнице. Мать буквально разрывалась между двумя детьми, не представляя даже, к кому из них бежать, если станет очень плохо обоим. Ни о какой работе речь и не шла, а долги за коммунальные услуги на съемной квартире тем временем копились.

— Потом в реанимацию попал сын. Целую неделю был в коме. Ушел аккурат в мой день рождения. Говорю: «Вот это подарок». Будили несколько раз, а у него давление до 200 поднималось, его обратно, и по новой. Я ему только на ушко шептала: «Не переживай, сынок», а сама плакала, — вспоминает то время Гульнара.

Да, ее сына тоже убивает сахарный диабет. Диагноз с детства, хронический и не поддается лечению. Через день девятиклассник самостоятельно ездит в ДРКБ на диализ почек, сами они уже не работают. Единственный выход — пересадка, но не в случае сына Гульнары, новые почки тоже рано или поздно откажут из-за диабета, поэтому и пересаживать их никто не станет.

— Смертельный круг замыкается, — медленно проговаривает его мама, смотрит на свои теребящие платок руки. Поднимает голову на меня и добавляет, что она всегда будет надеяться на лучшее.

Ту кому сына собеседница называет его третьим днем рождения. До этого он лежал в больнице с сахаром 60 ммоль/л. А норма в его возрасте — 5 ммоль/л. На такого парня сбежались посмотреть все врачи, вспоминает Гульнара.

— Я и сама не могла поверить. Три раза проверяли. А он при этом еще и разговаривает, и ходит сам. Правда, сил у него тогда было очень мало. Это было как раз на 8 Марта. Опять сплошные подарки от судьбы, — иронизирует собеседница.

Она признается: после отказа почек сына лечение его диабета стало просто неконтролируемым. Диализ не дает восстановить сахар в крови парня.

Сын Гульнары выглядит как обычный школьник. Когда мы пришли, он робко поздоровался, из своей комнаты вышел только тогда, когда мы с Гульнарой сели пить чай с молоком из глубоких пиал. Но к нам он не присоединился: на еще не обставленной кухне не нашлось больше стульев.

Но кроме больниц, в то же самое время Хамидуллина была еще и частым гостем судов. Юристы всё обещали, что с двумя инвалидами ей быстро дадут квартиру по социальной ипотеке. Письма во все прокуратуры страны уходили с завидной регулярностью.

Однако ответы отовсюду были размытые, администрация отписывалась, что всё будет, но в порядке очереди. На тот момент Гульнара с сыном были в списке 4007-ми. Но, как оказалось, не зря сотрудники надзорного органа получают зарплату. В федеральной прокуратуре подсуетились и спустили ниже распоряжение выдать семье с инвалидом квартиру вне очереди.

— Мы съехали из дома в июле, 7 месяцев я снимала квартиру сама. Это, конечно, незаконно, и все об этом знают. В общем, 4 марта мы заехали в этот дом. Спасибо прокуратуре. Я даже не знала, что так бывает, — говорит моя собеседница.

Но стоит ли сильно радоваться? Ипотеку Гульнаре дали на 17 лет. Сейчас ее платеж — 13,5 тысячи рублей в месяц, но к окончанию ипотеки ей придется отдавать по 40 тысяч. Думая об этом, Гульнара считает: через 17 лет ей будет 70, чтобы платить такие деньги, придется всё еще работать. Сейчас она следит за чистотой в одном из бизнес-центров. В город ездит с пересадкой: сначала на автобусе, потом на метро до центра. Она уповает только на то, что через 17 лет ее пенсия будет в разы выше.

Хотя планов на будущее Гульнара давно не строит. Она просто живет одним днем. С диагнозом сына любой из них может стать последним. Хотя кое-что в ближайшее время ей всё же предстоит — нужно разобрать остальные коробки, которых оказывается немало и на кухне, найти деньги на кухонный гарнитур.

Всю жизнь лечить слепую дочь, таская на себе, ночевать на больничных койках детей, будучи на улице, — откуда наша героиня берет на это всё силы? Ответ простой: в детях. Гульнара откровенно говорит: была бы она одна, ей было бы совершенно наплевать, где она живет и как много зарабатывает.

— Переживаю, чтобы мой сын не остался вот так же, как я, однажды на улице. Я только из-за этого и начала по юристам ходить, только тогда еще двое детей было. Вот и приходилось ножки в руки — и бегом, — говорит Гульнара Хамидуллина.

Так и получается, что вся ее жизнь крутится вокруг детей. Спасая их, она навсегда забыла о себе. Мы спросили, какое последнее радостное событие было в ее жизни. Дальше была самая долгая пауза за всю нашу беседу. Потом Гульнара призналась, что не может вспомнить, когда последний раз смеялась.

— Квартире, конечно, радовалась, хотя поначалу и боялась. Всё думаю, вот когда перееду, пропишусь, тогда и буду радоваться. А так… Когда у меня сын улыбается, например, когда у него хорошее настроение — вот это для меня радость, — произносит Гульнара, опять теребит руки.

Пауза. Нет, больше она ничего вспомнить не смогла. Тогда мы спросили, какого цвета ее жизнь. Собеседница мгновение помялась, слезы опять предательски покатились из и без того мокрых глаз:

— Говорят, есть белая полоса в жизни, а есть черная. У меня — черная и серая, белого цвета так и нет.

— А верите, что будет?

— Верю.

Потом мы пошли пить чай. Мы больше не говорили о проблемах в ее жизни, мы разговаривали просто так. Оказывается, Гульнара Хамидуллина, кроме своих детей, любит орхидеи, одну из тех, что стоят в новой гостиной, например, когда-то подарила дочь. Еще ей нравится, как солнце на рассвете освещает соседний дом напротив, — он становится ярко-зеленым.

Ей нравится, что внутри двора есть детская площадка, потому что, дождавшись лета, можно будет слушать детский счастливый смех и как скрипят качели. Прямо как когда-то было в ее жизни.